Дантисты тоже плачут - Дарья Донцова

– Тогда придется рассказать все. Скореевсего убийца женщины – это кто-то из ее прошлого. Милиция и не собираетсяискать виноватого, просто закроют дело. Неужели не хотите отомстить за подругу?

Элла помолчала минуту, потом сказала:

– Поклянитесь, что никому не расскажете!

– Клянусь.

– Тогда слушайте. Отец Владимира составилнеобычное завещание. У сына должно быть не меньше двоих детей, причем одинобязательно мальчик. Только тогда Володя Резниченко получит коллекции,собранные отцом. В противном случае раритеты уйдут в музеи. У Владимира былатолько дочь, а тут заболела жена, и надежды на второго ребенка пошли прахом.Тогда мужчина нашел какую-то молодую девку, которая за деньги родила ему сына.Резниченко тайком усыновили его, а всем заявили, что Нелли разрешиласьмальчиком. Органы социальной опеки ни за что не выдадут секрета. Они имеютправо дать ложные сведения даже на запрос милиции. Так что Резниченко ничем нерисковали.

– Почему же Роза сама не родила длялюбовника?

– Она бы с радостью, но много лет томуназад сделала операцию по перевязке труб. Не хотела беременеть и пить постоянногормональные препараты.

– Кто родил Владимиру сына?

– Понятия не имею, Роза, по-моему, тожебыла не в курсе. Владимир клялся, что не спал с суррогатной матерью, а отвел туна искусственное оплодотворение. Как бы там ни было, мальчишка получился простоотличный – здоровый, веселый, страшно на отца похож. Девочка в мать пошла. Воткак бедной Розочке не повезло! Столько времени ждала смерти Нелли и совсемчуть-чуть прожила после ее кончины сама. Как несправедлива жизнь!

Элла замолчала. Я тоже не произнесла ни слова,раздумывая, удобно ли предложить ей за откровенность деньги. Поколебавшись, всеже не решилась и попросила только адрес четвертой роженицы – Веры.

Первый, кого я увидела, вернувшись домой, былВладимир. Он сидел в гостиной. При моем появлении стоматолог смущеннопроговорил:

– Даша, дорогая, простите дурака. Послесмерти Нелли совсем разума лишился.

И он протянул гигантскую коробку конфет –килограмм этак на пять, – перевитую шелковой лентой. Я раскрыла подарок ивелела подать кофе.

– Очень устал, просто невероятно, –плакался стоматолог, – стал срываться, нервы не выдерживают. На дняхнакричал на больного. Поехал доклад делать, так чуть с ума не сошел,беспокоясь, как там дети.

– В другой раз звоните мне, всегдапомогу.

Дантист чуть не расплакался:

– Даша, не убивайте своим благородством.Честно говоря, боялся, что и разговаривать со мной не станете.

Я мило улыбнулась ему. Ну и жук ты, Владимир.К тому же и грубиян. Интересно, кто родители Евы и от кого родился Юра. Скорейвсего покойная Роза знала ответ на эти вопросы. Может, она поделилась с Верой?

К прелестной булочнице я попала только всубботу. Маленький магазинчик располагался на перекрестке шумных улиц. Внутритолпились покупатели. За прилавком суетились сразу три продавщицы, и всемаленькие, черненькие, носатенькие. Явно мать и дочери. Я спокойно дождаласьочереди и обратилась к старшей:

– Вера, меня прислали из отдела поусыновлению…

Внезапно булочница сделалась белее безе иухватилась за край прилавка. Дочери с тревогой посмотрели на мать.

– Так и знала, что все когда-нибудьоткроется, – пролепетала та, глядя на меня, как жертва на палача. –Зря Надя затеяла глупость.

Увидев, что Вера испугалась, я приободрилась ипредложила поговорить без свидетелей. Через пару минут меня провели внутрькондитерской и усадили в маленьком тесном помещении, насквозь пропитанномзапахами корицы и ванилина. Вера с затравленным видом уселась напротив. Япрокашлялась и попробовала убедительно изобразить строгого инспектора:

– Сейчас следует рассказать толькоправду.

Булочница лихорадочно закивала головой ирасплакалась.

– Давно хотела, да как-то страшно. Ипотом, ничего уже не исправить, столько лет прошло. Надя умерла, Кристина тоже.Кому от правды хорошо будет? Несчастному ребенку? По-моему, лучше все оставитькак есть.

Ничего не понимая, я с умным видом закивалаголовой.

– Органы опеки всегда стоят на стражеинтересов ребенка, но нам следует знать правду.

Вера вытащила огромный красный платок ивытерла лицо.

– Ладно, расскажу. Столько лет хранилатайну и мучилась, что плохо делаю. Наверное, следовало сразу сообщить доктору,но Надя так плакала, так умоляла, а потом угрожать стала!

История Веры выглядела совершенно невероятно.Четыре малообеспеченные женщины рожали бесплатно, то есть тогда, в те далекиегоды, все лежали в больницах якобы бесплатно, а на самом деле совали врачам вкарманы халатов тугие конверты. Но эти четыре женщины не могли платить. Уход заними был соответственный. 15 октября их после родов положили в палату и забыли.Все внимание персонал отдавал платным пациенткам. Больше всех возмущаласьэкспансивная Надя: «Ну и дела, даже анальгина не дали. За кошкой и то лучшеухаживают». В довершение женщинам забыли привезти обед. Часа в четыре Надя, кряхтя,влезла в халат и пошла наводить порядок. Вернулась она через полчаса страннопритихшая.

– Да, девочки, – сказала онаподружкам, – мы здесь товар третьего сорта.

Выяснилось, что в поисках дежурного врачаженщина забрела в палату для обеспеченных пациентов. Увиденное ошеломило ее. Впросторной комнате находилась всего одна молодая мать. Белье на кровативыглядело безупречным, не то что старенькие пододеяльники в пятнах на ихпостелях. На тумбочке у богачки теснились соки и тарелки с фруктами и конфетами.Больше всего обозлили Надю роскошная кружевная ночная сорочка и новые теплыетапочки. В палате работал электронагреватель, и повсюду в вазах торчали букеты.

– Значит, наши детки мерзнут в холоднойкомнате, а у этой поганки топят! – разорялась Надя.

Роза, Вера и Элла попытались успокоитьподругу, но та стала плакать и причитать: «Ну что за жизнь ждет нашихнесчастных малышей?! Будут лишены всего. Как несправедливо! Чем моя дочка хужедочери этой расфуфыренной мамаши?»

Скандал закончился приходом врача и уколомуспокоительного. Ночью Вера проснулась. В палате было светло, полная лунасветила в незанавешенное окно. Женщина никак не могла снова уснуть. Тяжелыемысли бродили в голове: как воспитать ребенка, ведь помощи ждать неоткуда.Мрачные раздумья прервал осторожный шорох.