Групповая гонка. Записки генерала КГБ - Валерий Сысоев

Помню в период, когда меня только назначили председателем Спорткомитета, ко мне приехал Анатолий Станков, который сам был выходцем из борцовского мира, когда-то начинал свою деятельность у Ленца, потом стал казачьим атаманом, депутатом. Тогда в дзюдо свою спортивную карьеру заканчивал кто-то из известных борцов, и Станков мне говорит:

— Мы знаем, Валерий Сергеевич, что у вас сейчас свободна должность заместителя по спорту. Возьмите на нее вот этого человека.

Я как-то сначала растерялся, потом задаю встречный вопрос:

— Ты мне, Толя, подменять собой кадровый отдел собрался?

А он мне удивленно отвечает:

— Подождите, но ведь эта должность всегда была наша, борцовская?

Вот тут я опешил по-настоящему. Мысленно пролистал весь, как говорится ряд, и понял: Станков-то прав! Более того, я всех этих людей знаю, неоднократно имел с ними дело, а ко многим так вообще отношусь с большим уважением. Просто никогда не складывал имена в единую цепочку.

Станкову я тогда сказал:

— Я бы с удовольствием взял, просто должность уже занята — Игорем Тер-Ованесяном. Так что извини, ты немного опоздал.

Игорь Арамович тогда еще не был назначен, но все бумаги к его назначению были уже готовы. Вот я и назвал его имя, понимая, что эту фигуру даже борцам не перебить никакими аргументами.

Необходимость объединить летние и зимние федерации на международном уровне возникла, как ни банально это звучит, на почве дележа олимпийских денег. Олимпиады вследствие коммерческого курса МОК начинали приносить доход, разумеется, встал вопрос, каким образом деньги будут распределяться между федерациями. Ну а поскольку сам я в то время возглавлял одну из международных федераций, то был свидетелем этого процесса с самого начала его возникновения.

Одним из тех, кто активно стремился во власть — с намерением со временем занять пост Самаранча — был итальянец Примо Небиоло, который возглавлял Международную федерацию легкой атлетики. На тот период времени легкая атлетика получала от телевизионных доходов порядка девяти или восьми миллионов долларов в год. А представители менее богатых федераций постоянно бомбардировали Самаранча просьбами о финансовой помощи, стараясь урвать из общего котла как можно больше. Плюс — каждый год появлялись все новые и новые федерации, которые стремились побыстрее войти в олимпийскую семью. И им тоже были нужны деньги.

В общем, назрела необходимость создания единого органа, способного решать на своем уровне организационные, экономические и политические вопросы и уже потом, отфильтровав все лишнее, доносить эти решения до МОК.

Ассоциацию международных федераций по летним видам спорта возглавил бывший швейцарский гребец Томас Келлер, и механизм заработал.

Международным федерациям в то время было свойственно брать за основу схему, которая уже сложилась в МОК. Там были выстроены и в достаточной мере отработаны самые разные программы, так что достаточно было просто следовать тем же самым путем. В российской действительности все оказалось несколько сложнее. Как только была разрушена прежняя управленческая система, а олимпийский комитет фактически отдал вопросы развития спорта на откуп федерациям, выяснилось, что эти федерации не слишком дееспособны. Чем дальше они уходили в автономное плавание, тем больше усугубляли общую картину: нельзя, работая в спорте, уйти в самостоятельную жизнь. Когда федерация варится в собственном соку, она зачастую превращается в «группу товарищей» вокруг сборной команды, вместо того, чтобы заниматься развитием вида спорта в стране. А это принципиально разные вещи.

С точки зрения основ организации, управлении и методики, это тоже нонсенс, потому что как только вид спорта замыкается в узких рамках собственной специализации, он начинает деградировать.

Я как-то задался целью собрать все публикации, диссертации и рефераты на тему организации и управления спортом. Просил людей поискать соответствующую литературу на кафедрах института физкультуры, изучил все, что имелось в плане наработок на педагогических кафедрах в других вузах. Нашел три публикации абсолютно нулевой информативности.

И вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Я как бы заглянул на дно бездны, в которую летит весь российский спорт. При том, что все себя позиционируют, как люди, которые все знают и во всем разбираются. Это категорически ненормально, когда лыжники не общаются с конькобежцами, а конькобежцы не знают, как устроен шорт-трек, не контактируют с велосипедистами, хотя шорт-трек и командная гонка на треке во многих аспектах методически строятся совершенно одинаково. Реально не понимал: вроде сам уже человек, так сказать, не первой молодости, наверное должен ко многим вещам относиться предельно консервативно, но почему тогда глядя на шорт-трек, сразу понимаю, что тренеры банально не имеют представления о тактике ведения борьбы в групповых гонках. Это тот же велотрек, только на льду.

Почему все это происходит, было понятно: люди были прежде всего заняты вопросами выживания. Весь преподавательский состав института физкультуры мыслями был не в аудиториях, а на Измайловском рынке. В мечте, что оттуда вот-вот придут миллионы. Бывшие спортсмены организовали там своего рода рыночный бизнес, сдавая площади в аренду и собирая с торговцев дань, и этот бизнес кормил институт.

* * *

Даже в те времена у меня периодически возникали совершенно неожиданные идеи. В свое время я часто бывал в Мурманске на Празднике Севера, поскольку отвечал в Спорткомитете за зимние виды спорта. Город был, конечно, сказочный: гостиница «Арктика», ресторан, вечер, моряки гуляют. Я впервые там увидел, как музыканту на лоб «сотенную» клеят — чтобы сыграл. Помню, спросил одного из руководителей местного спорткомитета:

— Слушай, а зачем каждое утро по местному радио объявляют, какой сейнер входит в порт?

А он удивленно так мне и отвечает:

— Как зачем? Чтобы жены точно знали, когда мужья с моря возвращаются и любовников выпроводить успевали.

С этим же товарищем мы как-то зашли в гости к его другу, капитану дальнего плавания, который как раз с плавания пришел. Тот жил недалеко от вокзала, где старые сталинские дома, прочные, основательные. Хорошая даже по московским меркам квартира, высокие потолки. В коридоре, при входе, стоят пять ящиков с водкой. На кухне в трусах и тельняшках сидят два капитана, режутся в карты. Один из них моего спутника увидел, говорит:

— У нас все под контролем. Вчера одну сберкнижку пропили, а на второй я чуть-чуть рубликов оставил.

Вот такой был город — взрослых, одичавших морских мужиков. И заняться больше нечем на берегу.

Праздник Севера был для города реально праздником — с оленями, собачьими упряжками. Плюс — немного лыжного спорта: гонки, биатлон, прыжки с трамплина. Я как-то однажды, вернувшись оттуда в Москву, предложил: «Почему бы не попробовать праздник народов Севера протянуть от Канады и Аляски до Камчатки? Или, допустим, летом в Ростове традиционно проводились казачьи сборы. Выглядело это так: казаки собирают своих жен, подруг — они кухарят. Мужчины, а заодно и пацаны занимаются джигитовкой, сабли, гири. У нас в Ростове проводилась выездная коллегия Спорткомитета, я там и спросил: почему бы не сделать Казачьи игры? Казаки же у нас в стране разные есть — ростовские, донские, волжские, сибирские…