Главная роль - Павел Смолин

— Англичане нас переиграют — они всегда переигрывают! — заявил Шевич. — Единственный наш шанс — забыть Крымскую войну и вместе с англичанами задавить пруссаков!

— Вы или трус, или изменник, — развел я руками. — Доказательств последнего у нас пока нет, поэтому я бы хотел попросить вас посидеть в вашей каюте до возвращения домой. Василий Николаевич, — повернулся к «куратору». — Я бы хотел, чтобы вы связались с вашими коллегами на предмет расследования по Дмитрию Егоровичу. Особенное внимание нужно уделить изучению заграничного имущества, полученных от англичан или их союзников подарков и финансовых средств. Впрочем, — улыбнулся. — Не мне вас учить работать.

— Изучение происхождения имущества и средств для Охранного отделения в новинку, — улыбнулся в ответ Курбатов. — Но, я полагаю, учитывая исключительную важность, мы сможем это сделать. Дмитрий Егорович, — вежливо обратился он к падшему послу. — Расследование будет честным и непредвзятым — я лично прослежу за этим. Прошу вас исполнить просьбу Его Императорского Высочества и проследовать в вашу каюту до возвращения в Россию.

Дрожащий, плачущий и вызывающий жалость — это я зря, самонадеянных дебилов жалеть чревато — Шевич поднялся с колен, поклонился мне:

— Я всегда служил только России! Всего доброго, господа, — и на остатках гордости покинул кают-кампанию с высоко поднятой головой.

— Я счастлив видеть перед собой настоящих патриотов! — широко улыбнулся я оставшимся. — Сейчас мы находимся на пороге XX века. Века высоких технологий, великих открытий и титанических геополитических сдвигов. Грядущий век, господа, на века вперед определит облик мира, в котором предстоит жить нашим потомкам. Сохранять и преумножать наследие построивших величайшую на Земле континентальную Империю предков — наша главная и единственная задача! Все вы — образованные, опытные в делах, преданные нашему общему делу люди, и я верю, что в будущем я найду в вас столь же надежную опору, как в этот горестный день.

Присутствующие прямо на глазах расправили плечи и разгладили напряженные лица — новый цесаревич публично их признал, а значит положение не будет утрачено, а возможно и преумножено — мы же пережили вместе немалые испытания и даже договорились развалить Британскую Империю! Ах, какая благородная цель! Так-то могут англичанам и стукануть о моих планах, но они что, секретные? Война в эти времена либо идет, либо маячит на горизонте, и конфигурации под войну порой выстраиваются самые причудливые. Просто обиженный Крымской войной цесаревич грозно трясет кулачком и заигрывает с япошками, сколько таких было и будет?

Дождавшись, пока собравшиеся единодушно выскажутся на предмет лояльности ко мне — вице-адмирал ограничился бурканьем, потому что верный служака Империи просто не может строить козни цесаревичу — я спросил:

— Умеет ли кто-нибудь из вас писать на китайском?

Никто, очевидно, не умел, но князь Кочубей проявил полезность:

— Мичман Илюшин с отличием окончил курсы китайского языка.

А в Империи были такие курсы? Фу, Жора, хватит уже принижать предков — если покопаться, в Империи можно найти что угодно, просто прими это как данность! Если есть отучившийся в Сорбонне казак, почему не найтись мичману со знанием китайского?

— Виктор Сергеевич, прошу вас вместе с мичманом Илюшиным прибыть в мою каюту через пятнадцать минут.

— Слушаюсь, Георгий Александрович. Позволю предположить, что в кабинете апартаментов Николая Александровича будет сподручнее заниматься делами.

Еще один меня заселить хочет.

— Я бы очень хотел, чтобы апартаменты Никки сохранились в нынешнем виде, — с глубокой скорбью на лице тихо ответил я. — До свидания, господа, — попрощался и покинул кают-кампанию.

Невесть откуда взявшийся Андреич пристроился рядом.

— Я очень доволен, — поделился я с ним результатами.

— Ваша победа неоспорима, — согласился он.

— Найди Андрея-толмача да вели ему сходить на берег. Пусть найдет там самого важного япошку и попросит его прислать двоих писарей, способных писать на китайском на высочайшем уровне каллиграфии. Пусть Андрей вежливо добавит, что писари нужны мне через четырнадцать минут, в моей каюте.

— Слушаюсь, Георгий Александрович.

Глава 20

Я сидел за столом. За ним же, пристроившись сбоку, сидел мичман Илюшин. Потеет, бедолага, и от этого иероглифы выводит кривовато, но это неважно — сидящие на диване и в кресле, у разных стен каюты японцы свое дело знают. Три писца нужны мне для сличения иероглифов — даже если япошки успели сговориться, «отсебятину» в их письмах выявить поможет клинопись мичмана. В случае, если у японцев иероглифы будут одинаковые, а у мичмана другие, придется это дело обсуждать и искать третейского судью, в виде купца из какого-нибудь торгового представительства.

Две первые трети длиннющего письма посвящались передаче моего уважения к императрице Цыси. На самом деле никакого уважения и в помине нет — жадная старуха, сидящая в Запретном городе, во власть вцепилась крепко. Будучи богато подкованной в конфуцианстве и истории Китая, она воспринимает происходящее с ее страной как очередные неприятные, но не критичные времена. Что для Китая полсотни лет? Даже не день, а так, мгновение. Три с лишним тысячи лет ЗАДОКУМЕНТИРОВАННОЙ — это очень важно! — истории сыграли с Китаем дурную шутку. Заглянув туда, мы увидим интересную закономерность: Китай завоевывался пришлыми «варварами» не раз, и каждый раз Поднебесная переваривала завоевателей в единый организм. Например, пришли монголы. Разбили армию, привели к покорности народ, монгол садился на трон… И как муха в меду увязал в гареме на тысячи женщин, в речах велеречивых даосов, интригах евнухов, а главное — в цикличности китайского бытия. Словом — через два-три поколения превращался в самого обыкновенного китайца, а Поднебесная присоединяла к себе Монголию.

Вот поэтому императрица Цыси так старательно противостоит переменам — во-первых, Китай знавал времена и похуже, а во-вторых — перемены подразумевают и административные реформы, которые ограничат ее и ее соратников власть. Ради нее Цыси убивала собственных детей. Ради нее она готова пойти на любые уступки. Ради нее она выкорчевывает имеющих мозги китайцев из правящей прослойки.

Неплохая карьера для девушки из манчжурских степей. «Конкурс» на должность наложницы Императора (а это в полном смысле «должность», наложницы считаются государственными служащими) охватывает весь Китай, и интриги там кипят нешуточные — понравившаяся Императору дочка условной нищей семьи автоматически возносит родню на много ступенек вверх по социальной лестнице. Одной из таких девушек когда-то была Цыси. По слухам, «рекрутеры» и Император повелись на ее «умные глаза». Время шло, Император в этих самых глазах тонул все больше, и