Танец сомкнутых век - Наталья Серая

— Жуткие? — подсказывает Константин, когда молчание затягивается.

Анна качает головой.

— Светятся, — говорит она почему-то шёпотом. И вдруг тянется ближе, легко и нежно целует его веки. — Ты и сам весь светишься!

— В самом деле? О, ты только представь, моя дорогая, как много свечей теперь можно будет сэкономить в Серене! — Константин почти не слышит собственного смеха, оглушённый лихорадочным перестуком сердца. — Запомни этот способ, милая. Я не буду возражать, даже если вдруг ты захочешь злоупотребить им, поверь мне!

Анна смеётся. И нежно-нежно целует снова.

На двенадцатый день она уже может передвигаться без посторонней помощи. На тринадцатый — под пологом хижины принимается вить гнездо пара пёстрых пичуг, кажется, ничуть не смущённых близящейся осенью.

На четырнадцатый день Константин со смесью волнения и воодушевления понимает: пора уходить.

Он всё же просит Сиору отнести весть в Новую Серену: мысль вести только-только вставшую на ноги Анну пешком через лес даже не приходит ему в голову. Да и передвигаться без охраны не следует тоже. Как знать, какие недружелюбно настроенные племена могут встретиться им по пути. Как знать, не сумеет ли кто-то из них узнать в Константине Самозванца. Единственное условие, о котором Константин просит стражу в послании: не заходить в деревню, встретить их с Анной чуть к югу от неё. Монетная Стража, должно быть, рыла остров носом в поисках Анны все последние две недели и пребывала далеко не в лучшем расположении духа. Ни к чему создавать нездоровую обстановку, пуская на земли Людей Тени бряцающий оружием отряд.

Остаётся лишь дождаться их. И — попрощаться.

Мысли об этом оставляют лёгкий привкус горечи на языке. Константин перебирает в голове слова, которые скажет Катасаху. Вспоминает, о чём они ещё не успели поговорить. С грустью понимает, что вряд ли уже успеют. 

Времени вновь оказывается слишком мало.

Однако, всё вновь идёт совсем не так, как он себе представлял. Константин едва успевает произнести слово «отплытие», когда Катасах, непривычно волнуясь, принимается быстро говорить:

— Кстати об этом, мой мальчик… Я тут вот о чём подумал. Я ведь так и не понял, что такое малихор, и это гложет меня. Люди на большой земле умирают от хвори, которой я глядел в глаза, но так и не сумел распознать её природы. Если мои земляки уж сколько лун назад отплыли на континент искать ответы, то какой из меня целитель, если я от них отстану? Да и увидеть большой мир… — Катасах мнётся, явно нервничает. Вдыхает глубже, будто решаясь: — В общем… Ты позволишь отправиться на большую землю вместе с вами? — и, не давая времени даже удивлённо раскрыть рот, будто опасаясь, что Константин не даст ему договорить, торопливо продолжает: — С Тир-Фради теперь всё будет хорошо, ты не думай. Мы с тобой славно потрудились, восстанавливая пути жизни. Теперь настал черёд Винбарра. С ним Тир-Фради вновь зацветёт жизнью, ещё лучше, чем прежде! Винбарр — истинный Хранитель острова. Хранитель жизни Тир-Фради. Хранитель хранителей. Он справится. И сумеет сплотить вокруг себя и остальных — лучше, чем это получилось бы у меня.

— А Кера? — Константин и сам не вполне понимает, зачем спрашивает это.

— У неё тоже всё будет хорошо. Может, не сразу… Но она примет его судьбу. Ну а я хотел бы отправиться с тобой. Вместе с Мев, конечно же. Она уже видела вашу землю… не при лучших обстоятельствах. Я хотел бы, чтобы она узнала большой мир и другим. Красивым. Полным жизни, а не страха и боли. Нанчин будет вождём Людей Тени. Он почти всегда им и был. Сиора тоже решила остаться с племенем. Как doneigad. Конечно, она не займёт место хранительницы мудрости, но, кто знает — жизнь порой так непредсказуема и удивительна, стоит только дать ей шанс! Ну так что? Найдётся нам место на вашем корабле? Нам ведь многого не нужно — запасы провизии на нас уж точно тратить не придётся! — Катасах смеётся. — Ну, а если всё-таки нет, я пойму…

— Да, Катасах, — на душе становится легко-легко. — Конечно же да. Нам с Анной потребуется несколько дней, чтобы завершить дела в Новой Серене и подготовить корабль к отплытию. А после — буду рад видеть вас на борту.

Катасах улыбается так солнечно, что хоть взойди сейчас на небе второе светило — даже оно не сделало бы этот день ещё светлее.

В Новой Серене они не задерживаются. Всеми распоряжениями Константин занимается исключительно сам, категорически не допуская Анну к делам и тщательно следя, чтобы она больше отдыхала. Немного забавно, что никто из её стражи не знает Константина в лицо: он уже и не помнит, когда ему в последний раз приходилось столь подробно объяснять, кто он такой. И видеть столь удивлённо вытягивающиеся лица при этом. Следом Константин делает и ещё одно премилое открытие: мало кто может смотреть ему в глаза дольше пары секунд подряд, не пытаясь при этом нервно отвести взгляд. Если эта очаровательная особенность так и останется с ним, будет весьма занятно поглядеть, как Серенской знати удастся соблюдать придворный этикет, обязывающий при всяком случае смотреть правителю в глаза. Да, весьма занятно.

Между делом Константин отправляет несколько писем в Серену, хоть и не уверен, что они и в самом деле сумеют прибыть на континент быстрее их фрегата. В городе же Константин предпочитает без нужды не светиться. Он не боится узнавания. Лишь не желает, чтобы из-за этого пришлось отложить отплытие. 

День отплытия выдаётся дождливым. Катасах и Мев приходят в порт вовремя, хотя ради них Константин готов был задержать корабль на сколько потребуется. 

Он ещё долго стоит на палубе, глядя, как ширится полоса воды, отделяющая корабль от берега, как Тир-Фради удаляется и тает на горизонте.

Остров оживших кошмаров. Остров потерь. Остров обретений. Константин хотел бы посмотреть, каким Тир-Фради станет через год, через десять лет. Константин не хотел бы возвращаться сюда. Никогда, никогда в жизни. Впрочем, стоило ли загадывать столь далеко? Впереди — ещё многие недели плаванья. Впереди — возвращение в Серену. Куча политики и интриг. Впереди много работы. Впереди… Константин улыбается, накрывает руку стоящей рядом Анны своей ладонью, переплетает пальцы, греется солнцем, отражённым в глубине её сверкающих глаз. Впереди — жизнь. Жизнь, в которой он может что угодно. В которой у него уже есть всё, о чём он мечтал. А чего ещё нет — будет. Непременно будет.

Ну, разве что только — не всё сразу. Но и ни к чему торопить время.

Может быть, в первую же ночь после отплытия, после нескольких мучительных часов без сна в любезно предоставленной ему отдельной каюте, Константин не сможет справиться с искушением и навязчивой мыслью проверить, всё ли в порядке у Анны. А когда, украдкой заглянув в её каюту, увидит, что и она не спит тоже, лишь на мгновение смутившись своего порыва, попросит, не боясь — больше уже не боясь — быть неверно понятым:

— Мне… просто нужно слышать твоё дыхание.

И она отчего-то совсем не удивится ни его появлению, ни его словам, лишь отвернёт край одеяла. А когда он, стянув сапоги, устроится рядом, с шутливым укором ткнёт его в бок: