Окруженец. Затерянный в 1941-м - Вадим Мельнюшкин

Наконец-то работа пошла. Не закипела, конечно, рабский труд, как известно не отличается высокой производительностью, а время дорого. Ладно, буду изображать немецкую сволочь, кулаки в ход пускать противно, но, к счастью, я интеллигентная немецкая сволочь, можно даже сказать, культурная. Значит, достаём пистолет. Правда у Ганса Иоста всё наоборот — снимать с предохранителя револьвер надо против культуры, но мне не до точности формулировок. Пары минут размахивания полуигрушечным средством устрашения дали свой результат — немцы успокоились, мои утихли, а пленные, скрывая злость в глазах, зашевелились.

— Огюст, вы их вообще кормите?

— Да… Наверное.

— Понятно. Организуйте им какую-никакую кормежку, лучше полчаса потерять, зато потом за пять минут… ну, не за пять, но быстро загрузиться.

— Хорошо, сейчас организую.

Через полчаса в ворота въехала телега, управляемая таким же военнопленным, даже без охраны. Никаких отличительных знаков на потрёпанной форме водителя кобылы, типа белой повязки, что я нацепил на водил, не было. А не перестарался ли я? Даже маслом кашу можно испортить, несмотря на народную мудрость. Да и больно мордатые мои бойцы по сравнению с местными задохликами. Задохлики, не задохлики, а термосы потягали и расфасовали кашу быстро и организованно, ели, правда, жадно. Дисциплина в наличии, значит ребята ещё не сломались, но помочь я им ничем не могу, чёрт меня подери. Были бы тут не немцы, а монголы, да лет девятьсот назад, просто выкупил, а так даже такой как Мезьер не поймёт, если я выскажу такое желание. Кого-кого, а советских рабов сейчас завались — зачем покупать, если так можно в лагере получить. Извините, пацаны, остаётся только за вас отомстить. Но за этим, будьте уверены, не заржавеет.

Ловлю себя на этих мыслях, и не понимаю — пугаться мне или что? Как этот мир, эти люди, сумели привязать меня к себе, сделали свои проблемы моими? Мне же уходить… надеюсь, скоро. Не помешает ли эта привязанность уходу? Не знаю! И знать не хочу, так перетак.

— Вы удачно применяете метод кнута и пряника, Пауль. У меня они так не бегают.

— Ага, у вас они просто еле ноги таскали. К рабам надо относится, по крайней мере не хуже, чем к животным. Вы же не будете морить голодом собаку и требовать от неё службы. Вот и с этими так. А что нового в городе?

— О вы же не знаете, в город приехал Вальтер Блюме вместе с частью своей зондеркоманды. Вам надо обязательно встретиться, он интересовался вашим случаем.

— Айнзацгруппы вроде должны заниматься местными. Здесь чего, евреев мало?

— У Блюме кроме чисток, вроде как задание уничтожить местных бандитов, а вы как пострадавший можете что-то сообщить.

Этого мне только не хватало. Надо разобраться, кто такой этот Блюме, и чего от него можно ожидать. В айнзацгруппах вроде даже могут спецы из крипо быть. Расколят меня от гланд по самую… не могу. Блин, накрывается вторая ходка. Надо бы умудриться сегодня ноги унести.

Ага, умудрился — гадом буду, этот зелёный "Опель-Капитан", что тормознул у ворот, по мою душу. И роттенфюрер в чёрненьком явно ко мне направляется. Попал!

— Господа, кто из вас Пауль Фриш?

А то ты не догадываешься, морда эсэсовская, имя ты значит знаешь, а звание забыл? Чёрные эсэсовцы те ещё снобы, хотя как солдаты существа явно посредственные, лучше конечно, чем местные обозники, но задирать нос перед зондерфюрером это им никак не даёт право. Хотя мне-то какое дело, а Фриш скорее утрётся, чем пойдёт на конфликт. Хотя и постарается поставить этого ефрейтора на место. В этом ключе и действую. Особенно надо ему "господ" припомнить.

— Я, господин роттенфюрер.

Что не понравилось, судя по кислой физиономии. Скажи спасибо, что я тебя камрадом не назвал, а мог бы, чего с гражданского в погонах возьмешь.

— Прошу проехать со мной, цугфюрер.

Решил не обострять, видно не получил команду вывести меня из равновесия перед беседой, а по собственной инициативе выпендренулся. Ну и я слегка откачу.

— А что случилось, роттенфюрер?

— С вами хочет побеседовать моё начальство.

— Вы из седьмой зондеркоманды?

— Да.

— Поехали. Господин индентантуррат, вы проследите за погрузкой?

— Конечно, господин цугфюрер, — Мезьер глянул в спину удаляющемуся эсэсману и добавил понизив голос. — Пауль, не злите их, они конечно быдло, но быдло опасное.

— Спасибо, Огюст, как-то просто вырвалось.

— Я вас понимаю, сам их терпеть не могу, но терплю.

Ехать, как всегда в этом городке, оказалось недалеко. Машину можно было и не присылать, вряд ли опасались побега, скорее проявили уважение. Странно это, или эсэсовцы в курсе родственных связей Фриша или что-то от него очень хотят. Если в курсе, то знают что к элите старой Германии он отношения не имеет и поведение роттенфюрера его личный закидон. Вполне возможно, что тому не довели до сведения за кем его отправляют, а он сделал неправильные выводы о социальной принадлежности зондерфюрера. Всегда проще представить, что окопавшийся на хорошей должности в тылу, да ещё и связанный с предпринимательскими кругами человек, отпрыск какого-либо жирного кота, а не своего товарища-партийца. Хотя какой ему Бюлер товарищ? Впрочем, приход нацистов к власти произошёл не то, что по историческим, даже по человеческим меркам совсем недавно, и расслоение ещё не зашло так далеко. Тот же Бюлер, присутствуя на каком-нибудь партийном мероприятии вполне мог поздороваться со штурмманном из охраны за руку или переброситься парой слов. Ещё лет десять и нынешняя нацистская элита забронзовеет, а уж их дети будут считать детей рядовых партийцев, как и Мезьер, быдлом.

Охрана небольшого особняка, тоже черномундирная, пропустила нас без вопросов — то ли предупреждены были, то ли не били их ещё как следуют. Ну-ну, я постараюсь сделать так, что вы на своей шкуре почувствуете, какой кровью писался караульный устав. Хотя не всё у них так уж запущено — в здании оказалось ещё два внутренних поста, это только те, мимо коих меня провели. В довольно просторной, хотя и изрядно обшарпанной комнате, спешно, с помощью пары нацистских флагов и нескольких других мелочей, типа портрета фюрера, переделанной под кабинет, за массивным деревянным столом сидел ещё молодой человек с петлицами штандартенфюрера на пресловутом чёрном мундире. Вот ты какой — северный олень.

— Хайль Гитлер, — выбросил я руку в приветствии.

Губы Блюме тронула лёгкая улыбка, он встал, слегка лениво протянул согнутую в локте руку.

— Зиг хайль, — затем опустил руку, превращая приветствие в жест для рукопожатия. — Проходите, камрад. Нам нужно поговорить.

И правда, не чураются ещё сильные мира сего поручкаться, небось не только про лесных разбойников узнать хочет, для этого и какого штурмшарфюрера или на край унтерштурмфюрера хватит.

Рука у штандартенфюрера была крепкая, а от самого пахло хорошим табаком, явно не пайковые сигареты, а чуть ли не какая гавана, точно, вон и окурок в пепельнице, причём не раздавленный, а "умерший" как и положено элитному изделию. А вот табачного дыма в помещении не ощущается, то ли курил он давно, то ли вентиляция хорошая. Даже кресло для посетителей оказалось на уровне, а то некоторые начальники такими мелочами не заморачиваются, или наоборот, ставят что поуродливее, дабы посетители и подчинённые не тратили зря дорогое время занятого шефа.