Кривая дорога - Даха Тараторина

— Батюшка! Матушка! Я замуж выхожу!

Переглянулись Марфа с Данилой; переглянулись Толстый и Тонкий; переглянулись хромой и косоглазый охранники, изо всех сил сдерживая усмешки. Ввалившийся следом Радомир по обращённым к нему недоумённым лицам сообразил, что опоздал:

— Бежим, — коротко скомандовал он.

Что тут началось!

— Доченька! — радостно схватилась за грудь Марфа.

— Доченька? — куда более угрожающе обратился Данила к конопатому женишку.

— Опять?! — разом простонали Толстый и Тонкий.

— Я ничего такого не предлагал! — божился Радомир.

— Я люблю его! Он мой суженый! — хныкала и топала ногами Людмила.

— Мееее! — ябедничала невесть как вбежавшая следом Чернушка.

— А внуков-то, внуков скоро народите? — деловито интересовалась Марфа.

— Мммееее! — мотала головой Чернушка, намекая, что, не выломай она хлипкую дверцу старенького хлева и не пусти в ход острые рога, внуки ожидались бы куда скорее. Радомир замахнулся на неё, но подходить близко не стал, лишь потёр свежий синяк пониже спины, признавая, что на сей раз победа не за ним.

— Фросенька, милая, ну спаси меня!

Я отворачивалась, пряча улыбку, хихикала в кулачок. Толстый и Тонкий оказались менее вежливы — хохотали в голос, сгибаясь пополам и держась за животики:

— Вольно было девку лапать?

— Говорили тебе, держи руки в карманах, а не на бабьей жо…

— Но-но! — предупреждающе встрепенулся рыжий. — Попрошу при нашей спутнице не выражаться!

— А что? — спокойно ответила я. — Толстый правду говорит: нечего лапать чужие жо…

— И ты туда же! — горестно возопил Радомир.

— Да кабы не ты, остолоп, мы бы уже мирно медьку-другую отдали за проезд и мост позади оставили!

— Зато внутри тепло, а снаружи непогодь, — попытался оправдаться Радомир, тоскливо окидывая взглядом клеть[2]: чистую, просторную, наполненную соленьями, вареньями и прочими заготовками. И запертую. Нет, конечно, двери притворили лишь для вида. Пятеро упитанных мужиков и одна тощая, но злая баба вынесли бы её мигом. Но как-то… Невежливо это было бы. Да и Радомир сам виноват, посему никто с места не двигался, все лишь укоризненно глядели на охальника.

— Эта непогодь уже второй день. Вчера не застала и сегодня бы мимо прошла, — негодовал Толстый, — кабы кое-то лапищи свои не распускал и не заставлял сиднем сидеть!

Увлечённо отковыривая кусок солонины, я бросила через плечо:

— Что ж ты сделал, остолоп, что нас под замок посадили?

— Не посадили, а вежливо попросили подождать…

— Так, рыжий, — Толстый встал в полный рост и навис над виноватым сжавшимся парнем. Как бы широк в плечах Радомир не был, а смотрелся мокрым курёнком, — я тебе не баба — уши не развешу. Ты сразу говори, чего девке предлагал!

— Знамо чего! — гыгыкнул хромой охранник и — чего зазря время терять? — тоже принялся рыться в хозяйских запасах. Выудил мочёное яблочко, надкусил, сморщился и сунул обратно. Испытующе взглянул на меня, занявшую позицию поближе к мясному, но, получив в ответ неприличный жест, с места не двинулся.

— Да ничего я ей не предлагал! Так…

— Зубы заговаривал?

— Так я ж не знал, что она из этих… Сразу замуж. Хотите, побожусь, что не знал?!

Тонкий не выдержал, подбежал, пытаясь схватить дубину за ухо, но был перехвачен братом, нацелившимся туда же.

— Чего ты не знал, бездарь? — запищал он, — Что девки подол только перед мужем законным задирают?!

— Ну… Мне такие не попадались.

Я не поленилась облизать жирные пальцы, подойти, вытереть руки о рубашку приятеля и отвесить ему смачную оплеуху.

— Ну, вот одна разве что, — мгновенно исправился Радомир. И добавил, уловив на лицах купцов тень сомнения: — Ну, три, если ваших жён считать!

— Бросить тебя, что ли? — задумчиво протянул Тонкий, наклоняясь к щели в дверях, чтобы рассмотреть происходящее в избе. Я бы его устыдила, но сама полчаса как от той щели отлипла и точно знала, что отговорившиеся свадебной подготовкой хозяева сейчас допрашивают дочурку, пытаясь вызнать, чем её пришлый молодец обидел. Или чем так быстро убедил в собственной привлекательности. Людмила топала ногами, носилась из угла в угол и в ужасе перерывала приданное — мало собрала. Родители бросали на клеть обеспокоенные взгляды: держать гостей силой или спровадить поскорее?

— Бросите вы меня, как же, — фыркнул Радомир, но, углядев многообещающие лица купцов, с надеждой добавил: — Ну, свадебку ведь не пропустите?

— Как не позлорадствовать? — согласно закивали братья.

Сообразив, что шутки кончились (или только начинаются), Радомир снова взмолился:

— Фросенька, ну ты же умная! Понимающая! Хоть ты-то меня выручишь?

«Может быть, только сначала насмеюсь вдоволь».

— И не подумаю!

По лицу видать — поверил. И пришёл к выводу, что жизнь на этом кончена. Седмицы не прошло, как вёл речи о женитьбе и мечтал о домашней красавице. А только появилась она, красавица-то, — в кусты. Сколько девок полегло в неравной битве за сладкие мечты? Сколько поцелуев сорвано и коленок показано? А ведь небось каждое слово искренним было. Болтал — и сам верил. Да только до поры верил-то, пока солнце не взойдёт и не осветит укоризненным лучами ночное бесстыдство.

Пусть бы женился! Из вредности одной палец о палец не ударила б, кабы… А что кабы? Али тороплюсь куда? Гонят? За пятки хватают? Волчица улыбалась, звала не думать о других да не торопиться. Будь что будет, всё одно не наши беды. Нам и попутчики-то ни к чему. И друзья. Веселее только за компанию. Да и куда путь держать, всё равно. Вольному зверю всегда найдётся, чем поживиться.

Я всё ещё надеюсь, что Серый догонит, обнимет да образумит?

Да!

«Нет» — настояла волчица.

Нет.

Дверь, зловеще скрежеща по половицам, отворилась, явив нам Данилу. К везению Радомира, не разъярённого и без вил. Даже слегка озадаченного:

— Гм… Значится так, гости дорогие, так вас и… гм… Уж не обессудьте, что в клети вас ждать оставили. Мы, стало быть, беседу вели. И вот что решили…

— Ну, нет так нет, — перебил Радомир, подскочил к мужику и принялся трясти его руку, крепко обнимать. — Всё понимаю, недостоин. Людмилушка себе кого получше найдёт, а не такого, как я, — ветер в голове. Она у вас кровиночка, а я так… Рад, очень рад был познакомиться…

— И я рад, — в свою очередь обнял Данила рыжего, — вот со дня на день свадебку и сыграем. Родные все у нас туточки, под боком. Морчан разве позвать, чтоб видели, так их растак, как надыть праздновать, — Радомир крепче прежнего обнял усача. Иначе б точно сполз на пол. — Ну и, раз такое дело, милости прошу тогось… Баб — плакать. Или чем вы там перед свадьбой маетесь? А мужиков это… Проводить в последний путь, так сказать. У нас там смородиновая оставалась…