Мефодий Буслаев. Билет на Лысую Гору - Дмитрий Емец

– А то! Феи тот еще народец. Терпения уних мало, а характер, как порох! Хотя свое слово они держат: тут не поспоришь!Эту же беднягу подозревают в том, что она помогла мне похитить Камень Пути…Нет, бросать ее сейчас нельзя! – уверенно сказал Матвей.

– Слушай, зачем темным магам с Лысой ГорыКамень Пути? Они же все равно никогда его не поделят! – заметила Ирка,довольная, что разговор коснулся интересующего ее предмета.

– Разумеется, да только кто ж этопризнает? Уверен, рано или поздно его перепродадут мраку. Будут долго и занудноторговаться, выторговывать все больше и больше, склочничать, забирать своиобещания назад, но… все равно перепродадут! Так что лучше, пожалуй, если Каменьостанется там, где он сейчас… – сказал Багров.

– А где он сейчас? – спросила Ирка,не удержавшись.

Матвей напрягся, как в ту минуту, когда онакоснулась рун Счастливого Браслета.

– Зачем тебе?

– Ну не знаю… Если с тобой что-тослучится…

– Не беспокойся. Если со мной что-тослучится, то Камень Пути попадет в их руки независимо от твоей воли. Видишь ли,моя история и история этого Камня связаны теперь навеки.

– Так где же он?

Багров внимательно посмотрел на нее.

– А ты не догадываешься? – спросилон, прищурившись.

– Нет.

– И предположений никаких нет?

– Никаких, – ответила Ирка, начинаябеспокоиться.

Матвей удовлетворенно кивнул.

– Ну и отлично. Чем больше знаешь протелят, тем сложнее есть котлеты. Существуют вещи, до которых человек должендойти сам. Если он этого не сделал, значит, время еще не пришло, –таинственно произнес он.

– Но одно ты можешь сказать? Он у тебяили спрятан где-то?

– Он там, где должен быть. В этом тыможешь не сомневаться, – заверил валькирию Багров.

Август еще не закончился, а осень бездомнойсобакой неотвязно поскуливала у двери. Холодало. Начались дожди. После дождя накрыши машин чешуей налипала желтая листва. В окна подъезда, невесть откудавзявшись, десятками залетали махаоны, считая, вероятно, что это дуплогигантского дерева. Они складывали крылья и замирали, похожие на коричневыепластинки коры.

Эдя Хаврон бегал по комнате и бросал вещи вчемодан. Он собирался сматывать удочки. Пять минут назад ему вновь позвонилФеликс, назвал матросом и потребовал деньги. Хаврон, находившийся в скверномрасположении духа, неосторожно брякнул: «Ага! Щас! Бегу уже! Держи карманшире!» – и теперь, спохватившись, действительно пытался бежать. Интуицияподсказывала ему, что Феликс уже мчится сюда.

На столе, болтая ногами, сиделаДвухдюймовочка, хлестала коньяк из наперстка, заедала сливочным маслом икомандовала:

– Великанчик! Стоять! Руки по швам! Немельтеши, а то ты у меня двоишься!

– Отстань! Не до тебя! – махнулрукой Хаврон.

Он прыгал на чемодане, пытаясь заместить пятоеизмерение весомостью собственной пятой точки.

– Как это не до меня? А где нежность? Гдебуря чувств? Где мужская… ик… верность? – вознегодовала Двухдюймочка.

– Кто бы вякал! – буркнул Эдя,отдышливо прыгая на чемодане. – Обещала… пых!.. сделать меня богатым, авместо этого я… пых!.. вынужден бежать из собственного дома, спасаясь… пых!пых!.. от костоломов!

– Фу, великанчик, какой ты неромантичный!Тебе пригрозили – ты и бежишь! Никакого личного мужества! А где дуэли, где звоншпаг и бокалов? Девочка разочарована!

– Не капай мне на мозги! Вон коньяк себепролила на колени, – сказал Хаврон.

Двухдюймовочка надула губы.

– Смотри, великанчик, вот вернется ко мнемагия, превращу тебя в… крысу! – сказала она и наморщила лоб. – Нет,в крысу неоригинально… Это уже было. В лягушку, в медведя? Тоже скучно!.. Тогдав коньяк! Ик!!! А это мысль! Пью я коньяк, а он… ик… смотрит на меня добрымиглазами Эдички Хаврона.

– Садистка ты! – заметил Эдя.

Двухдюймовочка дежурно пригорюнилась.

– Кто садистка? Я? Ничуть. Просто у менябогатая фантазия. Слишком большая для моего роста. Излишки фантазии переходят вбред.

– В бред?

– Умница, правильно услышал! Ты хоть вкурсе, что магический бред измеряется в сивых кобылах? Нет? Ну, неважно, –Двухдюймовочка вздохнула с алкоголической томностью и закусила коньяк еще однимкуском масла.

– Слушай, может, ты согласишься пойти кМоржуеву на передачу? А он мне деньжат подкинет, а? – с тенью надеждыпоинтересовался Хаврон.

– Не-а. Не могу. Это будет перегиб. Стоитмне оказаться в телеящике – на Лысой Горе немедленно забьют тревогу. Нас… ик…сцапают, сестра обозлится и вытурит меня из тела. Ей, заразе, только предлогнужен. Уж я-то зна-а-а-аю! – Двухдюймовочка потрясла в пространствепальцем и прищурилась.

Эдя, как человек бывалый, оценил глубокуюсестринскую нежность, прозвучавшую в этих словах.

– Кстати, мне тут мыслишка однапришла! – продолжала фея, наблюдая, как Хаврон волочет чемодан кдверям. – Зачем тебе отправляться в добровольное изгнание, мой великанчик,когда ты можешь… ик!.. размазать этих гадиков по плинтусу или подать к столу мелкойнарезкой? Подумаешь, три мелких вымогателя!

– Дуэль, что ли? Как у Лермонтова сДантесом? – скептически поинтересовался Эдя, имевший весьма голливудскоепредставление об истории.

– Зачем обязательно дуэль? В эти пошлыевремена сойдет и заурядный мордобой. Я сделаю тебя непобедимым, мойвеликанчик! – воинственно заявила Двухдюймовочка.

Эдя так изумился, что уронил чемодан себе наногу.

– Меня? Непобедимым?

– Ты видишь здесь каких-нибудь другихвеликанчиков? А, моя плюшечка?

– Я не плюшечка!

– Конечно, мой выдрик, какая же тыплюшечка? Разве я так сказала? Плюшечки – они мягонькие! А ты слежавшийсянудный кекс!

Хаврон с трудом удержался, чтобы не поставитьчемодан фее на голову.

– Как ты можешь сделать меня непобедимым,когда у тебя отняли всю магию? – спросил он недоверчиво.