Маэстра. Книга 2. Госпожа - Л. Хилтон

— Сними пиджак, дай мне! Теперь спускайся по черной лестнице, там можно выйти во двор, — сказала я, показав ему вид, открывавшийся из крошечного окошка, украшенного гирляндой с миниатюрными разноцветными фонариками, совсем как на апельсиновых деревьях на Ибице. — Иди! Голову опусти! Иди в отель той же дорогой, догоню тебя через пять минут. Сможешь?

Тимоти снова молча кивнул. Мне не хотелось доверять ему важные документы, но если на улице ждет Юрий, то проскочить мимо него мне не удастся.

В мятой футболке, с ведром в руках мальчишка вполне мог сойти за уборщика. Я надела его бархатный пиджак прямо на свою куртку и побежала вниз по лестнице, одновременно пытаясь найти в сумке солнцезащитные очки. В подъезде никого не было, но толпа у дверей собралась огромная, еще какие-то латентные некрофилы фотографировали труп. Одна женщина в шортах и фиолетовой жилетке с телефоном в руках наклонилась, чтобы получше разглядеть тело. Ох уж эти туристы!

— Что случилось? — спросила я у нее по-английски.

— По-моему, он с собой покончил! — резко ответила она с сильным австралийским акцентом.

— Боже, ужас какой! — пробормотала я и попятилась назад.

Дойдя до угла, я еще раз оглянулась и посмотрела на толпу около дома. «Скорая» уже прибыла на место, но к дому из-за толпы зевак подъехать не могла. Двое врачей в яркой униформе с носилками пытались пробраться к телу.

— Дорогу! Дайте пройти! — раздраженно кричали они.

Люди расступились, и я заметила стоявшего чуть поодаль элегантно одетого пожилого мужчину, который внимательно смотрел на открытые окна гостиной Эдуарда. Казбич! Значит, все-таки не самоубийство… Дольше задерживаться не было смысла, я развернулась и неторопливым шагом двинулась прочь, перешла улицу Сен-Луи-ан-л’Иль, а потом перешла на бег. Громоздкая папка с документами больно ударялась о бедро. Как быстро Юрий и Казбич выйдут на мой след? Насколько мне известно, Ермолов мог прислать сюда десятки людей, которые сейчас наверняка рыщут по городу в поисках его сокровища. Однако в гостинице мы зарегистрировались на имя Тимоти, так что пара часов у меня, похоже, есть. Успею просмотреть досье Баленски. Учитывая это, я перешла с бега на быстрый шаг, пошла в обход, сделала пару кругов, внимательно вглядываясь в лица идущих мне навстречу, пытаясь понять, есть ли за мной хвост. Играть в кошки-мышки с Гишем мне понравилось, а вот оказаться в роли мышки самой было крайне неприятно.

— Это ведь все неправда?

— Что? — спросила я у Тимоти, который впервые заговорил со мной с тех пор, как я вернулась в отель.

— Вся эта история про твоего бойфренда-адвоката. Все неправда.

— Ну ты же сам говорил, совпадений не бывает, — раздраженно ответила я.

Между нами стояло пластиковое ведро с папками, и у меня уже руки чесались пролистать их. Пока мы тут сидим, полиция наверняка уже обыскивает квартиру, допрашивает очевидцев, просматривает записи с телефонов горе-детективов. У меня сейчас нет времени на оказание психологической помощи при потере близкого человека, подумала я, но тут же остановила себя. Тимоти ни в чем не виноват, он тут вообще ни при чем. Если бы я сообразила, что происходит, побыстрее, то мы могли бы успеть как-то предупредить Гиша, а теперь он мертв. Ты ни в чем не виновата, Джудит! Повернувшись к Тимоти, я постаралась говорить с ним как можно мягче:

— Послушай, ты пережил жуткий, совершенно ужасный шок. Я знаю, что должна тебе все объяснить, и обязательно сделаю это, но сначала тебе лучше принять горячий душ, а потом ненадолго прилечь.

Если бы мне удалось впихнуть в него парочку таблеток его любимого диазепама до того, как он начнет рыдать, то у меня появился бы шанс успеть изучить досье. На данный момент из-за пережитого ужаса он был готов исполнить все, что я говорю, и мне совсем не хотелось думать о том, как быть, если он запаникует и попытается сбежать. Как только разберусь с документами, надо решить, что с ним делать. Тимоти, двигаясь словно во сне, зашел в крошечный душ, я приоткрыла окно и, неудобно изогнувшись, выкурила сигарету, а потом порылась в мини-баре и нашла там бренди для Тимоти. В номере мы могли оставаться только до одиннадцати утра, поэтому я, так и не сняв с себя пиджак Тимоти, быстро сбегала вниз и доплатила за поздний выезд невозмутимому администратору. Когда я вернулась, Тимоти свернулся клубочком под одеялом, парня трясло. Он протянул ко мне руки, я обняла его, и он начал рыдать, стонать и задыхаться. Я неловко погладила его по голове, а другой рукой пошарила по тумбочке в поисках стакана с бренди и таблетки.

— Ну же, ну же… Все будет хорошо! Давай выпей, пожалуйста! Давай-ка найдем какое-нибудь снотворное, хорошо? Да, чтобы снять шок…

Я повторяла бессмысленные, непривычные слова утешения, а он глотал, рыдал и задыхался, потом я прижала его к себе и ощутила, как колотящееся сердце постепенно успокоилось. Засыпал он так долго, что я чуть не уснула сама, но когда он задышал совсем ровно, я наконец вытащила из-под него руку, быстро приняла контрастный душ и вдруг ощутила, что умираю с голода. В мини-баре нашлась крошечная пачка печенья «Бриттани», я съела ее чуть ли не с оберткой и быстро надела чистую кофту и трусики. Накрыв Тимоти одеялом, я разложила документы на полу и начала разбираться.

Судя по всему, бумаги были распределены по тематическому принципу: одни написаны на заковыристом юридическом французском, другие — на русском. Я просматривала каждую бумажку, ища хоть что-то связанное с картинами, но ничего не нашла, да и вообще плохо понимала, о чем говорится во всех этих документах. На первые две стопки у меня ушло больше двух часов. В бумагах было много документов по сделкам с недвижимостью, заявлений на выдачу визы или вида на жительство. И вот наконец в отдельной папке я обнаружила все провенансы. Оригиналы документов были на французском, русском и еще каком-то языке, то ли сербском, то ли хорватском, но везде прилагалось краткое описание на английском. Первое, что мне бросилось в глаза, — упоминание имени Казбича. Никогда толком не умела читать инициалы на кириллице. Ксерокопия провенанса на картину неизвестного мне художника, фамилия странная — сплошные «Ж» и «В», пейзаж маслом, датирован 1929 годом, приобретен из частной коллекции через галерею в Белграде в 1997-м. Сербия — как раз там и находилась галерея Казбича. Баленски купил пейзаж за пятьдесят тысяч американских долларов, а затем в течение примерно шести месяцев приобрел еще десять картин XX века, все из «частных коллекций». Все документы были аккуратно подшиты, сверху фотография картины, снизу документация. В девяностые в Сербии шла война. Творящийся во время военных действий хаос, как правило, приводит к резкому росту рынка произведений искусства. Валюта девальвируется, людям нужны наличные, чтобы уехать из страны, они готовы отдать за это все, даже семейные реликвии. Некоторые из этих картин ранее выставлялись, к отчетам прилагались ксерокопии каталогов галерей и музеев, чеки, часто написанные от руки и датированные временем создания картины. Стандартный набор бумаг, показывающий покупателю историю существования данного произведения на рынке и подтверждающий его стоимость. Значит, Казбич работает на Баленски уже много лет. Еще одно имя упоминалось очень часто: некий коллекционер, регулярно продававший картины Казбичу, по имени Дежан Разнатович. Разнатович не только продавал, но и покупал, не только работы XX века, но и русские иконы высокой стоимости, что наверняка противозаконно. Фамилию я на всякий случай для себя записала.