Маэстра. Книга 2. Госпожа - Л. Хилтон

С первого взгляда на картину я поняла, что это не может быть Караваджо. Просто потрясающе, какая же наглость! И все же такое случается: картины старых мастеров иногда обнаруживают пылящимися на чердаках. Например, «Вермеер» работы фальсификатора Хана ван Меегерена, который прославился тем, что смог обдурить знаменитого знатока искусства Германа Геринга. Взяв из мини-бара бутылку кока-колы, я глотнула этого жуткого жидкого сахара и тут же пожалела об этом. Казбич, как и все мошенники в сфере искусства, явно рассчитывал на то, что его боссы купятся на выдуманную им историю. Жажда обладания, общая и для мошенников, и для их жертв, приводит к тому, что люди просто верят в то, во что им хочется верить, а потом подкрепляют эту веру заплаченными деньгами. Чем о более крупной сумме идет речь, тем сильнее желание обрести веру — вещь не менее бесценную, чем сам шедевр. Если бы Казбич выставил картину по более низкой цене, коллекционер такого уровня, как Ермолов, вряд ли клюнул бы. Тем не менее он принял все за чистую монету и уже убил двоих ради того, чтобы получить вожделенное полотно.

Итак, настало время сделать выбор. Я так и не смогла узнать, кому же удалось выйти на Джудит Рэшли через галерею «Джентилески» и сдать меня Ермолову. Единственный человек, который мог бы подтвердить мою личность, находится в парижском морге в расчлененном виде. Пристрелить Тимоти прямо сейчас? И что дальше? Казбич наверняка еще в Париже. Я видела его этим утром. Можно просто оставить картину в надежном месте, рискнуть воспользоваться банковским счетом и провести остаток своих дней в ожидании таинственного незнакомца, который в любой момент может постучаться в мою дверь. Или принять предложение Елены, отдать Караваджо ей и надеяться, что она выполнит свою часть сделки. Но я уже слишком хорошо представляла себе методы Ермолова, чтобы надеяться, что Елена сможет меня защитить. Даже если она решит поступить честно, своему мужу она не соперница. Ну или есть еще один вариант: взять «каракал», уйти отсюда, найти место поспокойнее и засунуть дуло в рот.

За окном стемнело. Скоро проснется Тимоти. В мини-баре не осталось ничего, кроме пакетика с ореховым ассорти. Наверное, поэтому вариант с самоубийством я сразу вычеркнула из списка — последняя трапеза не должна быть такой жалкой, это была бы настоящая трагедия. Меня не покидало ощущение, что я что-то пропустила, должна быть еще какая-то связь между Ермоловым, Баленски и Казбичем. Тимоти заворочался и повернулся на другой бок. У меня жутко затекли ноги, но я все-таки умудрилась доползти до сумки и при этом не разбудить мальчишку. Если его придется пристрелить, то лучше сделать это, пока он спит. Открыв купленный после приезда в Париж ноутбук, я забила в поисковик Разнатовича и Казбича, но никаких ссылок на Казбича, кроме скромного сайта его галереи в Белграде, я не нашла — черная дыра, ни изображений, ни информации. Разнатович же, напротив, такой скрытностью не отличался. На самом деле, если бывшие сербские военные, переквалифицировавшиеся в гангстеров, в вашем вкусе, то он — просто Мик Джаггер! Родился в 1967 году, служил в печально известных «красных беретах» при режиме Милошевича, когда в 1991-м началась война, но в отличие от своего босса сумел удачно адаптироваться к новому режиму и стал главой банды. Четники[11], как называли сослуживцев Разнатовича, появились на развалинах павшего государства и стали символом жестокого и анархического правосудия. Принятие в ряды милиции, а затем в более высокие уровни бандгруппировки состояло в медленном перерезании горла жертве, желательно мусульманину. «В первый раз это кажется немного странным, а потом вы просто с радостью идете и отмечаете случившееся как праздник!» — цитировал его слова один журналист. От простых заказных убийств по пятнадцать долларов Разнатович и его банда перешли к торговле оружием разного калибра, от состоявших на вооружении у государственной армии AK-47 по двести долларов до реактивных гранатометов по две тысячи. Географически Сербия стала идеальным перевалочным пунктом для контрабанды оружия в зону Евросоюза, а после пересечения границы со странами Шенгенского соглашения можно было уже вообще ни о чем не беспокоиться.

На одном фото Разнатович позировал рядом со знаменитым русским писателем, на другом — с сотоварищами в их лагере в горах, на третьем — с сигарой и стандартной красоткой в бикини где-то в Сен-Тропе, когда он мог еще спокойно покидать пределы страны. О Разнатовиче писали все иностранные газеты, на него ссылались авторы заумных аналитических статей, одни считали его национальным героем, другие — преступником международного уровня. В английской версии Википедии имелась даже статья про него, где упоминался размер состояния, легально существующие компании, а также его интерес к сербскому народному искусству, особенно к иконам. Он передал бóльшую часть своей коллекции в недавно открывшийся музей в Белграде и, судя по всему, проживал в столице и на данный момент. В принципе можно было потратить на изучение посвященных ему материалов все утро — информации было столько, что хватило бы на диссертацию, но меня интересовали факты, связанные с тем, на чем сделал состояние Баленски.

До легализации своих активов в Европе Баленски занимался торговлей оружием. В клептократической постсоветской России, где различий между бандитами и государством практически не существовало, черный рынок оружия был крайне прибыльным бизнесом. Как без обиняков писал Брюс Иткин и другие конспирологи, война в Чечне изначально служила всего лишь прикрытием для колоссальных продаж оружия за границу, когда государство получило возможность списывать огромное количество оружия, которое подлежало «уничтожению», то есть могло быть продано. Баленски вел дела с Разнатовичем через Казбича. Говорили, что Разнатович занял нынешнее положение именно благодаря торговле оружием. Означает ли это, что Казбич замешан не только в продажах очаровательных пейзажей середины века? Если бы старина Брюс приложил чуть больше усилий, подумала я, то вполне мог бы претендовать на Пулицеровскую премию!

Вопрос в том, кому Казбич сбывал оружие? Единственный, кто сразу пришел мне в голову, — Монкада, но потом я вспомнила о том сицилийском банке! Поэтому я, по обыкновению, обратилась к своему старому другу Рено. Если ты пробиваешь кого-нибудь в «Гугле», это еще не значит, что ты скучаешь по этому человеку. Рено рассказывал мне достаточно много, чтобы я поняла, что речь идет об отмывании денег. Картины — идеальное вложение средств, практически неконтролируемое. Власти могут девальвировать банковские счета, но для девальвации произведения искусства необходимо являться его законным владельцем. Возможно, именно поэтому предметы искусства составляют третий по значимости черный рынок для организованной преступности Италии после оружия и наркотиков. Этот рынок оценивается примерно в восемь миллиардов ежегодно, а Служба охраны культурного наследия — итальянская государственная организация, занимающаяся возвратом украденных произведений искусства, — всего за год смогла обнаружить более шестисот тысяч работ. Вполне возможно, что Казбич был ключевой фигурой в процессе обмена оружия на картины, а Разнатович и Монкада — его поставщиками.

Елена уверена, что у Ермолова есть свои секреты. С Баленски и так все было ясно, но он из старой гвардии, ему уже к восьмидесяти, он и сам практически музейный экспонат, пережиток прошлой эпохи, а вот Ермолов — новое поколение, уважаемый представитель постсоветской элиты. Если он замешан в контрабанде оружия вместе с остальными любителями искусства, то это его уязвимое место! Елена не сможет защитить меня, даже если я отдам ей эту чертову картину, а вот такая информация может спасти мне жизнь. Но как же мне быть? Как подобраться к Ермолову достаточно близко для шантажа и при этом остаться в живых?