Гарольд Храбрый - Борис Финкельштейн

— Его заставили!

— Он не ребёнок.

— Согласен. Но у него не было выбора.

— А у нас есть!

— Какой? — поинтересовался эрл. — Пойти по стопам Иуды?

— А почему бы й нет? — задумчиво произнёс граф. — Иуда пытался столкнуть Иисуса со святошами и римлянами, ибо верил в его силу. Остальные просто разбежались... Разве не так?

— Не знаю... — с сомнением произнёс Сигевульф. Он отставил в сторону кубок, который держал в руке, и сквозь зубы процедил: — По мне, так Иуда мерзкий трус. Как можно было предать сына Божьего?

— Так же, как предают остальных, — пожал плечами Тостиг. — Попы говорят, что мы созданы по подобию Божьему. Значит, все мы — его дети.

— Ты хочешь сказать, что Иисус?..

— Был человеком, — кивнул граф. — И не отрицал этого. Потому-то и не исцелял всех страждущих. Он хотел, чтоб люди сами добивались своей цели, а не ждали, что Божья благодать свалится им на голову.

— Не богохульствуй, Тостиг! — поморщился эрл. — Накличешь на нашу голову кару Господнюю.

— Хорошо, оставим эту тему, — согласился граф, снисходительно взглянув на собеседника. — Выпьем эля?

— Вот это другой разговор, — облегчённо вздохнул Сигевульф, потянувшись к кубку. Однако он едва успел отхлебнуть, как Тостиг огорошил его внезапным вопросом:

— Так что, друг, попробуем возродить былую честь эрлов? Или ты так постарел, что уже ни на что не годен?

— Это почему же я ни на что не годен? — вскинулся задетый за живое толстяк.

— Вот и я хотел бы знать — почему? — продолжал раззадоривать его собеседник.

Сигевульф отставил в сторону кубок и сердито взглянул на графа.

— Мы друзья, Тостиг. И только это...

— Ты говоришь — друзья? — перебил его Тостиг.

— Друзья, — подтвердил сбитый с толку эрл.

— Так помоги мне... — произнёс граф и, опустив голову, с болью добавил: — Я ещё никогда не был так унижен... И одинок...

— Э... — растерянно промямлил толстяк. — Я бы рад...

— Что ж мешает? — спросил Тостиг, не поднимая головы.

— Гарольд... — вздохнул Сигевульф.

— Он останется королём, — поднял глаза граф. — Мы просто заставим его считаться с нами. Что ты скажешь на это? Поддержишь меня, если я вернусь в Англию?

— Поддержу... — чуть помедлив, ответил эрл. — Если вернёшься один...

Тостиг холодно взглянул на него и откинулся на спинку кресла.

— Один, говоришь? — переспросил он. — Нет, Сигевульф. Если я вернусь один, со мной никто не будет считаться.

— Что ты задумал? — насторожился эрл. — Хочешь склониться на сторону Вильгельма?

— Почти угадал, — криво усмехнулся граф.

— Что значит — почти?

— Не склониться, а использовать Вильгельма, — пояснил граф. — Как-никак, благодаря моей жёнушке я его родственник. Я для вида обращусь к нему за помощью. И вот тогда Гарольд вынужден будет принять мои условия.

— Ох, Тостиг, не нравится мне твоя затея, — покачал головой Сигевульф. — Смотри — не увязни в этом болоте.

— Не увязну, — Тостиг, потянувшись к кувшину, предложил: — Что ж, выпьем за дружбу?

— Выпьем, — кивнул эрл. Он осушил кубок, обтёр усы и, с удивлением заметив, что Тостиг не пригубил эля, поинтересовался:

— Отчего ж ты не пьёшь?

Граф молчал, отрешённо глядя в кубок.

— Что с тобой? — встревожился Сигевульф.

— Ничего... — Тостиг, тряхнув головой, залпом выпил эль. Толстяк хотел было что-то сказать, но граф жестом остановил его, поднялся из-за стола и прошёл к окну. Постояв там с минуту, он, не оборачиваясь, произнёс:

— Светает...

— Да уж, засиделись мы с тобой, — вздохнул Сигевульф.

— Могу я рассчитывать на твою честность? — не отводя глаз от окна, спросил граф.

— Можешь, — не колеблясь, ответил эрл.

— А что ты скажешь Гарольду?

— То же, что говорил раньше. Он должен вернуть тебе графство.

Тостиг обернулся, с улыбкой взглянул на собеседника и с чувством произнёс:

— Спасибо, друг.

Сигевульф пробыл в брюггском замке три дня. На протяжении этих дней Тостиг не возвращался более к политическим разговорам, всё свободное время он проводил с гостем, был радушен и внешне спокоен. Когда же пришёл срок расставания, эрл попытался убедить Тостига не принимать скоропалительных решений и ещё раз взвесить все «за» и «против». Граф благосклонно выслушал его.

— Я подожду, — сказал он на прощание. — Если Гарольд одумается и вернёт мне Нортумбрию, я со своими хускерлами встану под его знамёна.

Тостиг сдержал слово — время шло, а он не предпринимал никаких действий. Лорд Копси и люди из окружения графа недовольно роптали, такой оборот их явно не устраивал. Особенно негодовала жена Тостига, она была не менее честолюбива, нежели супруг и имела на то основания. Её сестра стала норманнской герцогиней и в скором времени могла превратиться в королеву Англии, а что оставалось ей? Всю жизнь провести в постылом Брюгге? Этому не бывать, решила графиня и с жаром взялась за дело. Она взывала к честолюбию мужа, устраивала сцены и всячески Пыталась возбудить его уязвлённую гордость, но все её попытки казались тщетными, супруг был невозмутимо спокоен.

У графини опустились руки, но тут судьба пришла ей на помощь. Купцы, прибывшие из Англии, сообщили, что Гарольд узаконил Моркера в качестве графа Нортумбрии. Тостиг понял, что надеяться ему не на что, и его ярость не знала границ. Три дня он беспробудно пил, а на четвёртый отбыл в Нормандию.

* * *

Тостиг застал Вильгельма в его новом Лиллебоннском дверце, расположенном в нескольких лье от Руана. Узнав о приезде родственника, герцог прервал беседу, которую вёл с зодчими, занимавшимися отделкой дворца, выпроводил их и, мельком взглянув на стоявших у дверей оруженосцев, приказал:

— Сигурд! Передай графу, что я с нетерпением жду его!

Оруженосец кинулся выполнять поручение, а герцог обратился к его товарищу:

— Никого, кроме графа Тостига, не пускать!

— Даже аббата и епископа? — уточнил оруженосец.

— Я сказал — никого! Ты стал непонятлив, Ральф! — нахмурился герцог.

— Будет исполнено, монсеньор! — Оруженосец поспешно покинул покой.

— То-то же. — Вильгельм встал из-за заваленного свитками и фолиантами стола, опустился в массивное резное кресло и нетерпеливо воззрился на дверь.