Гарольд Храбрый - Борис Финкельштейн

Вильгельм приблизился к монаху и, глядя в глаза, властно спросил:

— С чем приехал? Что предлагает Гарольд? Отдаст ли он корону, чтобы сохранить мир?

Монах закусил губу, не зная, с чего начать.

— Так что? Будет ли свадьба? До чего вы договорились? — наседал Вильгельм.

— Свадьбы не будет, монсеньор... — с убитым видом ответил монах.

— А ты передал Гарольду мои требования? — вскричал герцог.

— Да, монсеньор.

— Припугнул саксов?

— Припугнул, монсеньор, ещё как припугнул. Но Гарольд упорствует. Он отверг все ваши требования.

Вильгельм нахмурился, лицо его налилось тяжёлой злобой, глаза загорелись огнём.

— Как он посмел?! И как посмел ты явиться ко мне с такими известиями? Разве я тебя за этим посылал?!

На крики в комнату вбежали Сигурд и Ральф.

— Пошли вон!! — заорал на них герцог.

Оруженосцы пулей вылетели обратно. Предвидя бурю, отец Мэйгрот тихонько отодвинулся подальше и превратился в статую. Юг де Монфор лишь моргал, озадаченно глядя на разъярённого сюзерена.

Вильгельм продолжал неистовствовать.

— Ничтожества! — ревел он. — Ни на что не годитесь!.. Ни на кого нельзя положиться! Всё приходится делать самому!

В этот момент в покой вступили два священника — краснощёкий толстяк, облачённый в фиолетовую рясу, и невысокий, крепко сбитый монах с пронзительными чёрными глазами. То были сводный брат герцога — епископ Одо и уже знакомый нам настоятель Ланфранк. Мгновенно оценив обстановку, настоятель замер у порога, в то время как епископ поспешил вмешаться в перепалку.

— Любезный Вильгельм, чем ты так раздражён? — елейным тоном спросил он.

Герцог злобно уставился на него.

— Чем я раздражён? — прорычал он. — Спроси у посла, у нашего умницы Мэйгрота.

— Что случилось, брат мой? — обратился к монаху епископ.

— Гарольд продолжает упорствовать, — тихо ответил тот. — Он расторг помолвку и не хочет возвращать корону.

— Вот и славно! — воскликнул епископ. — И не нужна нам эта помолвка. А корону добудем силой...

— Замолчи, брат, — оборвал его герцог. Епископ обиженно поджал губы и взялся за массивный, усыпанный аметистами крест, висевший на его груди.

Тем временем Вильгельм обратился к де Монфору:

— Я надеюсь, хоть ты, милейший, не зря прохлаждался в Англии и привёз ценные сведения. Итак?

— Саксы, как это ни удивительно, рвутся в бой, — сухо ответил барон.

— Да? — поразился Вильгельм.

— Да, монсеньор.

— Хм... Странно... Очень странно. С чего бы это они так расхрабрились? А, Монфор?

— Они верят в Гарольда. А Гарольд умён и бесстрашен. Он опасный противник!

— Опасный?

— Очень. И что самое главное — умный.

— Уж не влюбился ли ты в него? — ехидно спросил герцог.

— Не скрою, он мне очень понравился, — честно ответил де Монфор.

— Чем же?

— Истинным благородством... Это настоящий король!

— Что?.. Что ты сказал, презренный?! — вскричал герцог. — Как ты посмел назвать его королём в моём присутствии?!

— Я сказал то, что думаю, монсеньор! — возмутился де Монфор. — И не смейте не меня кричать! Я сеньор, а не виллан!

— Ты не сеньор, а разряженный петух.

— Это оскорбление, монсеньор! — дрожа от ярости, заорал барон. — И если я стерплю его, то потеряю честь!

— А если не стерпишь, потеряешь голову! — взревел герцог и, схватившись за кинжал, висевший у него на поясе, ринулся на непокорного вассала. Тот потянулся к мечу. Перепуганный епископ бросился между ними.

— Мессир, брат мой, успокойся. Монфор не сказал ничего обидного. Он говорит правду — что в этом дурного? Какая польза от льстивой лжи?

— Не сметь мне указывать! — прорычал Вильгельм. — Тут хозяин я. И только я!

— Конечно, конечно, любезный брат мой, — увещевал его епископ. — Никто в этом и не сомневается.

— Так закрой рот и не лезь, куда тебя не просят.

Епископ набычился и опустил глаза.

Герцог помолчал, злобно поглядывая то на епископа, то на де Монфора, затем нехотя снял руку с кинжала и отвернулся. Приближённые облегчённо перевели дух.

— Так ты говоришь, он умён? — не оборачиваясь, хмуро спросил Вильгельм.

— Да, монсеньор! — стоял на своём барон.

Герцог резко повернулся, смерил де Монфора тяжёлым взглядом и с издёвкой в голосе поинтересовался:

— И в чём же заключается его ум?

— Он мудрый правитель. Он равно уважительно относится ко всем своим разноплеменным вассалам. Он почитает церковь. Он задумал преобразования, которые могут значительно укрепить Англию.

— Могут... Если я дам ему время, — криво усмехнулся Вильгельм. — Но я не дам ему времени... Не дам!

Он прошёлся по комнате, приблизился к оружейной горке и непроизвольно провёл рукой по любимому мечу.

«Мало того, что мои бароны обленились, — раздражённо думал герцог, — так тут ещё этот саксонский умник... Почему он так нагло себя ведёт? Надеется собрать большое войско? Рассчитывает на помощь датчан?.. А ведь они могут ему помочь. Ещё как могут. Хм... Не остановиться ли, пока не поздно? Пока не опозорился перед всем миром... Но если отступлю — познаю ещё больший позор. Что же делать?»

Вильгельм обернулся к де Монфору и спросил:

— А есть ли у Гарольда слабости?

— Есть, монсеньор, — помедлив мгновение, ответил тот.

— И каковы же они?

— Он слишком честен... И бесхитростен.

— Ничего себе честен! — воскликнул Вильгельм. — О какой чести ты тут толкуешь? Ведь он нарушил свой обет!

— Клятвопреступление тяжким бременем легло на его душу, — пояснил барон, — это нам на руку, монсеньор. Его неспокойная совесть — наш лучший союзник.

— Вот это другое дело, — усмехнулся герцог. — А ты говоришь — умный.

Вильгельм поднял указательный палец и назидательно произнёс:

— Умный — не может быть слишком честным. Запомни это, Монфор. Волка кормят ноги и клыки. А честью сыт не будешь!

Герцог на мгновение прервался, перевёл дух и, глядя на огонь жаровни, продолжил:

— Людьми правит алчность, а вовсе не честь. Умный правитель понимает это и умело использует в своих интересах, отхватывая лучшие куски. А слишком честный — довольствуется объедками!

Произнеся эти слова, Вильгельм прошёл к креслу, уселся в него и с усмешкой уставился на своих вассалов.