Голубая кровь - Мелисса де ла Круз

Точно так же она чувствовала себя и в Хьюстоне — чужой. Но вТехасе ей легче было это скрывать. В Техасе у нее были пышные кудри, иперевороты назад ей удавались лучше всех в команде. Там все ее знали еще спеленок, и она всегда была самой красивой девочкой в классе. Но потом отец,который вырос в Нью-Йорке, перевез семью сюда, чтобы начать борьбу заосвободившееся место в сенате, и с легкостью выиграл выборы. И прежде чем Блиссуспела хоть пикнуть, она уже жила в Верхнем Уэст-Сайде и училась в школеДачезне.

Конечно же, Манхэттен не Хьюстон, а на кудри и сальто Блиссв новой школе всем было начхать: здесь даже футбольной команды не имелось, нето что команды поддержки из девушек в мини-юбках. Но с другой стороны, онаникак не ожидала, что окажется такой деревенщиной. В конце концов, она жеориентируется в универмаге «Ньюман Маркус»! У нее такие же джинсы «Тру релиджн»и футболки «Джеймс Пирс», как у других. Но почему-то она явилась в первый деньв светлом свитере от Ральфа Лорена и клетчатой юбке от Анны Суй (это былопопыткой сделаться более похожей на девушек в школьном ежегоднике), с броскойбелой кожаной сумочкой «Шанель», болтающейся у нее на плече на золотой цепочке,а в результате обнаружила, что ее одноклассники облачены в бесформенныерыбацкие свитера и искусственно состаренные вельветовые штаны. В Манхэттенебольше не носили ни пастельные цвета, ни потрясающую белую кожу от Шанель — вовсяком случае, осенью. Даже эта чокнутая готесса, Шайлер ван Ален,демонстрировала такой шик, с которым Блисс было не сравниться.

Блисс знала про «Джимми», «Маноло», «Стеллу». Она следила загардеробом Миши Бартон. Но в манере нью-йоркских девушек сочетать все это былонечто такое, что заставляло Блисс выглядеть бестолочью, никогда не открывавшейни единого модного журнала. А кроме того, еще играл роль ее акцент: поначалу еене понимали, а потом начинали передразнивать, и отнюдь не по-дружески.

Какое-то время казалось, что Блисс суждено провести весь остатокучебы почти что в положении всеми отвергнутой неудачницы, хотя ей следовало быбыть оторвой.

Но потом грянул гром, тучи рассеялись и свершилось чудо:легендарная Мими Форс приняла ее под свое крыло. Мими была на год старше Блисси училась в предпоследнем классе. Они с братом были в некотором роде АнджелинойДжоли и Брэдом Питтом Дачезне, парой, которой не полагалось бы быть таковой, нокоторая, тем не менее, была именно парой — и притом правящей. Мими являласьориентиром для новичков, и она, бросив взгляд на Блисс с ее пастельнымкардиганом, лаковыми короткими сапожками, нескладной юбкой из шотландки,стеганой сумочкой «Шанель», сказала: «Неплохой прикид. Настолько неуместен, чтопрямо в точку».

Так оно все и вышло.

Блисс внезапно оказалась допущена в узкий круг, который, каквыяснилось, ничуть не отличался от хьюстонского: те же спортивные парни (толькоместо футбола тут занимали лакросс и гребля) и единообразно красивые девушки(только тут они участвовали в дискуссионном клубе и намеревались поступать вкакой-нибудь из университетов Лиги плюща[5]), с теми женеписаными законами, велящими держать новичков на расстоянии. Блисс понимала,что проникла в святая святых исключительно соизволением Мими.

Но Блисс беспокоила не социальная иерархия в ее школе. Идаже не выпрямленные волосы — чтобы она еще раз позволила стилисту Мими сделатьтакое с ней! Без кудряшек ей было как-то не по себе! Тревожило ее то, чтоиногда у нее возникало чувство, будто она не знает саму себя. И тянулось это стех самых пор, как она приехала в Нью-Йорк. Она проходила мимо какого-нибудьздания или мимо старого парка у реки, и у нее возникало ощущение дежавю, такоесильное, словно воспоминания всплывали из самых глубин памяти, и тогда Блиссначинало трясти. Когда она впервые вошла в их квартиру на Восточной Семьдесятседьмой улице, в сознании возникла мысль: «Я дома», — и вовсе не потому,что это был их дом… она нутром чуяла, что бывала здесь прежде, входила в этисамые двери, не в очень давнем прошлом неслась в танце по этому мраморномуполу. «Тут был камин», — подумала она, увидев свою комнату. Идействительно, когда Блисс упомянула об этом в разговоре с агентом по продаженедвижимости, тот сказал, что в 1819 году в этой комнате действительно былсооружен камин, но позднее его обшили досками из соображений безопасности.«Потому что тут кто-то умер». Но хуже всего были кошмары. Из-за них Блисспросыпалась с криком. В этих кошмарах она бежала, а кто-то держал ее, и она немогла справиться с ситуацией и просыпалась, дрожа, в холодном поту, средивлажных, скомканных простыней. Родители уверяли ее, что это нормально. С какихэто пор считается нормальным, чтобы пятнадцатилетняя девушка так кричала восне, что в горле начинало саднить и она давилась собственной слюной?

Но сейчас, в «Квартале-122», Джек Форс встал, и Блисс всталатоже, извинившись перед Мими. Она встала, повинуясь импульсу, исключительноради возможности подвигаться, сделать хоть что-нибудь, а не работать зрителем втеатре одного актера, Мими. Правда, сказав, что ей хочется курить, она поняла,что и вправду очень этого хочет. Эгги Карондоле, один из клонов Мими, ужепробиралась к выходу. Блисс потеряла Джека из виду еще на полпути, покапродвигалась через толпу; она взмахнула рукой перед носом у охранника,показывая ему печать на запястье. Охраннику надлежало выпускать людей ивпускать обратно в соответствии с драконовскими законами Нью-Йорка касательнокурильщиков. Блисс видела в этом некую иронию: ньюйоркцы при этом считают себясвободными от всяких ограничений! В то время как в Хьюстоне человек можеткурить где угодно, хоть в салоне красоты, сидя под феном, а вот в Манхэттенекурильщиков считают неким отклонением и выгоняют на улицу при любой погоде.

Блисс распахнула дверь черного хода и оказалась в переулке,в небольшом темном закутке между двумя зданиями. Переулок между «Кварталом-122»и «Банком» был чашкой Петри воюющих культур: с одной стороны — ухоженныехипстеры в дорогих, сшитых по фигуре европейских нарядах, с обесцвеченнымиволосами, ниспадающими на жакеты расцветки зебры, а с другой — неряшливаягруппа заблудшей молодежи в потрепанной, рваной одежде. Но между двумя группамисуществовало шаткое перемирие, незримая граница, которую ни одна из групп непересекала. В конце концов, все они здесь были курильщиками. Блисс увиделаЭгги, та прислонилась к стене и болтала с двумя моделями.

Блисс покопалась в карманах своего полудлинного пальто отМарка Джейкобса (пальто было позаимствовано у Мими, в рамках создания новогоимиджа) в поисках сигарет и вытряхнула одну из коробки. Нашаривая спички,девушка поднесла сигарету к губам.

Из темноты протянулась чья-то рука, предлагая ей огонек.Рука с другой стороны переулка. Впервые кто-то бросил вызов границе.