Голубая кровь - Мелисса де ла Круз

Книга посвящается истинному аристократу во всех смыслахэтого слова, Берту де ла Крузу, моему отцу, в жилах которого течет кровьгероев.

Книга никогда не была бы написана без любви, поддержки,проницательности и ума моего мужа, Майка Джонстона, которому я обязана всем.

Семья была не просто суммой связей, созданных большой,разветвленной совокупностью отношений… семья… была именем, вещественным исимволическим родовым имуществом и способом возрождения Америки… описываяполную родословную, прошлое, настоящее и будущее.

Эрик Хомбергер. Нью-Йорк миссис Астор

Тебе не загнать его под землю,

Тебе не помешать ему кричать.

Как оно дошло до этого?

Ты выпьешь мою жизнь…

Мьюз.[1] Время на исходе

«В ноябре 1620 года на «Мейфлауэре» приплыло сто двачеловека, но до основания в следующем году колонии Плимут дожило менееполовины. Хотя во время плавания на «Мейфлауэре» никто не умер, жизнь послеприбытия была чрезвычайно трудной, особенно для юных. Почти все умершие были нестарше шестнадцати.

Такая ошеломляющая смертность объясняется отчасти суровойзимой, а отчасти тем, что мужчины, строившие дома, работали на свежем воздухе ипили чистую воду, а женщины и дети были заточены в сырой тесноте корабля, гдеболезни могли распространяться намного быстрее. После двухмесячного плаванияони оставались на корабле еще четыре месяца, пока мужчины строили жилища и амбарына суше. Новоприбывшие пуритане ухаживали за больными так, как это было тогдапринято, делая их еще более уязвимыми для большого количества болезней, включаясмертельно опасное заболевание крови, которое исторические документы именовали«чахоткой».

В 1622 году Майлз Стэндиш был избран губернатором колонии —и избирался им тридцать лет подряд. У них с его женой Розой было четырнадцатьдетей — семь пар близнецов, поразительный случай! Необычайный поворот событий —за несколько лет численность населения колонии удвоилась, как сообщается, вовсех уцелевших семьях родилось по несколько детей одновременно».

Профессор Лоуренс Уинслоу ван Ален.

Жизнь и смерть в колонии Плимут, 1620–1641 гг.

Дневник Кэтрин Карвер

21 ноября 1620 года

«Мейфлауэр»

Это была трудная зима. Море не согласилось с Джоном, и мыпостоянно мерзли. Возможно, мы обретем мир в этом новом краю, хотя многиеполагают, что мы не ушли от опасности. Берег за моим окном напоминаетСаутгемптон, и я рада этому, Я всегда буду тосковать по дому, но он стал небезопасендля подобных нам. Сама я не верю слухам, но мы должны делать, что велят. Мывсегда так делали. Мы с Джоном теперь путешествуем как муж и жена. Мы планируемвскоре пожениться. Нас слишком мало, и, если мы хотим выжить, нам нужно большелюдей. Возможно, ситуация изменится. Надеюсь, судьба будет благосклонна к нам инаше положение улучшится. Корабль встал на якорь. Нам предстоит сойти на берег.Новый мир ждет.

К. К.

«Банк» занимал ветхое здание в самом конце Хьюстон-стрит, награнице между суровым Ист-Виллиджем и дебрями Нижнего Ист-Сайда. Служившеенекогда штаб-квартирой для инвестиционной и брокерской фирмы почтенного ванАлена строение было приземистым и внушительным — настоящий образецэклектического бозара, с классическим фасадом о шести колоннах и устрашающимрядом «зубов» — бритвенно-острых выступов на фронтоне. Много лет оно стояло науглу Хьюстон и Эссекс-стрит, безлюдное и заброшенное, пока однажды зимнимвечером некий носивший на глазу повязку основатель ночного клуба не наткнулсяна него случайно, перехватив хот-дог в «Катц Дели». Он как раз искал место длядемонстрации состряпанной его ди-джеями новой музыки — мрачной, навязчивой,которую они назвали «трансом».

Пульсирующая музыка выплескивалась на освещенную фонарямиулицу. На тротуаре, у веревки, натянутой перед входом в клуб, стояла Шайлер ванАлен, невысокая, темноволосая пятнадцатилетняя девушка; ее ярко-голубые глазабыли густо подведены темным контуром. Она отковыривала с ногтей облезающийчерный лак.

— Ты правда думаешь, что мы туда проберемся? —спросила она.

— Да запросто. — Ее лучший друг, ОливерХазард-Перри, приподнял бровь. — Дилан поручился, что это раз плюнуть. Акроме того, мы всегда можем указать вон на ту табличку. Твоя семья егопостроила, этот дом, — ты не забыла?

Он усмехнулся.

— Подумаешь, невидаль какая, — закатив глаза,ухмыльнулась Шайлер.

Остров Манхэттен был неразделимо связан с историей еесемейства, и, насколько могла сказать Шайлер, она имела отношение к СобраниюФрика, скоростному шоссе Ван-Вик и Планетарию Гайдена на уровне либо основания,либо передачи в общее пользование, или и того, и другого. Правда, на ее жизньэто особенно не влияло. Она с трудом могла наскрести двадцать пять долларов,чтобы заплатить за вход.

Оливер ласково обнял ее за плечи.

— Хватит психовать! Ты слишком нервничаешь. Все будетзашибись, вот увидишь.

— Лучше бы Дилан нас встретил, — мрачно заметилаШайлер, дрожавшая в своем черном кардигане с дырами на локтях.

Она нашла этот свитер в одном секонде в Манхэттен-Вэлли. Отсвитера несло ветхостью и затхлой розовой водой, и худощавая фигурка Шайлертерялась в его объемистых складках. Шайлер всегда выглядела так, будто онаутопает в ткани. Черный свитер доходил ей почти до икр, а под ним на ней былаодна лишь черная футболка поверх поношенной серой термоводолазки. Снизу из-подсвитера выглядывала длинная широкая юбка до полу. Подол юбки, постоянноволочащейся по тротуару, был весь в грязи, как у уличной оборванки из девятнадцатоговека. Обута Шайлер была в свои любимые черно-белые теннисные туфли от ДжекаПарселла, ну те, у которых на правом носке оплетенная проводом дырка. Темныеволнистые волосы она подвязала шарфом с бисерной вышивкой, который отыскала вбабушкином шкафу.

Шайлер была поразительно красива: милое личико в формесердечка, безукоризненный носик, нежная молочно-белая кожа, но в красоте ееприсутствовала какая-то хрупкость, почти нереальность. Она напоминалафарфоровую куклу в наряде ведьмы. Ученики в школе Дачезне считали, что онаодевается как нищенка. И то, что она была болезненно застенчивой и никому ненавязывалась, ситуации не улучшало, потому что все думали, что она слишкомвысоко себя ставит. На самом же деле Шайлер просто отличалась сдержанностью.

Ее спутник Оливер также был хорош собой: высок и строен, спрекрасным, как у эльфа, чуть скуластым лицом, теплыми карими глазами и копнойблестящих каштановых волос. Одет он был в простую армейскую шинель поверхфланелевой рубашки и дырявые синие джинсы. Само собой, фланелевая рубашка былаот Джона Варватоса, а джинсы — фирмы «Ситизенс оф Хьюманити». Оливеру нравилосьизображать представителя бунтующей молодежи, но делать покупки на Хьюстон-стритему нравилось еще больше.