Он не хотел предавать - Феликс Меркулов

Любовь Кричевская на портрете была совсем не та, какую он успел запомнить со встречи в Шереметьеве-2. С портрета на Гольцова смотрела, грациозно повернувшись вполоборота назад, необыкновенной красоты женщина в серебристо-голубом вечернем платье с глубоко обнаженной спиной. Левая рука ее небрежным жестом касалась щеки. Точеные, мраморные пальцы скользили по губам — то ли женщина откидывала прядь волос, то ли говорила: «Тсс!» — прикладывая палец к губам. На безымянном пальце сверкал драгоценный перстень. С обнаженного плеча соскальзывал искрящийся мех черно-бурой лисицы. Осанка королевы, взгляд чарующий, нежный, губы трогательные. По этим трогательным губам и глазам с поволокой с трудом, но можно было угадать ту гриппующую блондиночку с косичкой, которой Малышев в аэропорту подарил упаковку бумажных носовых платков.

И все-таки между ними была огромная разница… Эта, на портрете, казалась мудрее и старше.

Снимая картину со стола, Георгий заметил на обороте подрамника бумажку с именем художника, датой и названием картины. Название показалось Гольцову неожиданно пошлым, не соответствующим ни роскошной женщине, ни роскошной раме: «У беды глаза зеленые…» Георгий невольно сверился с портретом, действительно ли зеленые, и убедился — да, у женщины с портрета были зеленые глаза, хотя у блондинок чаще встречаются голубые.

— А вы предложите выкупить его бывшей жене вашего отца, — посоветовал Георгий, накрывая картину простыней.

Наследница поморщилась:

— Я предлагала, но она ответила, что портрет ей не нравится. А мне он на что?

— А художник? Может, Арамов захочет выкупить свое творение?

Дочь Завальнюка пренебрежительно отмахнулась. То ли ее не волновала судьба портрета, то ли и этот вариант был испробован — и безуспешно.

С веранды они вышли во внутренний двор, откуда дорожка вела в сад. Вокруг подстриженного газона с визгом носились внуки покойного Завальнюка. Мальчишка лет пяти-шести обстреливал из водяного автомата собачонку с выпуклыми глазами. За ними едва поспевала бегом трехлетняя девочка. Собачонка визгливо лаяла, девочка заливалась хохотом, мальчик издавал устрашающие вопли, соответствующие, но его мнению, военным действиям. Из-за угла дома доносился рокот бульдозера.

— Сумасшедший дом! — энергично закричала наследница, оборачиваясь к Гольцову.

С этим он мысленно согласился.

Наследница проводила Георгия до живой беседки, где уже сидел один гость.

— Станислав Беняш, — представился молодой человек, чуть приподнявшись из ротангового кресла-качалки.

Судя по простоте общения, вездесущий литературный секретарь покойника и здесь успел прижиться. Когда наследница хотела сходить в дом за фотографиями, предупредительный Стасик ее опередил:

— Я сам принесу.

И обернулся в момент, еще и пару баночек пива из холодильника притащил, и все это без подхалимажа и заискивания, а очень искренне и между прочим…

Георгий, уютно откинувшись на спинку кресла-качалки, рассматривал фотографии. Рядом журчал рукотворный дождик: из трубок перголы бисерными нитями струилась вниз вода, орошая первые зеленые побеги. Летом, думал он, побеги поднимутся высоко, завьют всю беседку, отгородят уединенный уголок. Красивый дом, красивый сад. Кто поверит, что это райское спокойствие можно добровольно поменять на бешеную круговерть: работа — офис — работа?

Мирно ли была поделена империя покойника? По доброй ли воле дочь Завальнюка согласилась ограничиться папиной недвижимостью и банковскими сейфами? По доброй ли воле мадам Кричевская-Завальнюк лишила себя роскошной квартиры в Москве, дома в Жуковке, виллы в Биаррице и поместья в Тоскане, на берегу Тирренского моря. Не поместья даже, а небольшого замка с названием Галло-Неро — Черный Петух.

Что делает теперь наследница с этим Черным Петухом? Может, то же, что и с картинами: разводит руками и вздыхает: «Ух, сколько возни!» Разве что Стасик подскажет, Стасик присоветует, и сам с удовольствием в Тоскану слетает, и за хозяйским добром приглядит?

Однако дочь Завальнюка выглядела вполне довольной своей участью.

— Меньше денег — меньше проблем, — развила эту тему наследница. — Я вовсе не хочу, чтобы меня пришили где-нибудь в подъезде.

Она постучала сначала себе полбу, потом по столу, приговаривая: «Дерево об дерево».

— Вы думаете, мне бы удалось удержать в руках папину компанию? В нашей стране? Да никогда. У меня двое детей. Я хочу спокойно жить. Надо быть реалистом. Любе нравилось управлять, она в этом как рыба в воде — ну и отлично, и пусть управляет, а мне лучше синица в руке, чем журавль в небе.

К молодой вдове Завальнюка наследница испытывала смешанные чувства. С одной стороны, при жизни отца врагами эти женщины не были. Дочь Завальнюка никогда не осуждала Кричевскую за то, что она увела отца из семьи.

— Знаете, мама тоже не подарок, — изрекла она. — Я отца прекрасно понимаю.

Да, после развода дочь общалась с отцом и с его молодой женой, хотя мать принципиально бойкотировала бывшего супруга. «Согласна, для мамы отец никто, всего лишь бывший муж. Но мне-то он самый близкий кровный родственник, не так ли? Как я могла с ним не общаться?» Дочь навещала отца, и вскоре познакомилась с его новой женой — Любовью Кричевской. Относились обе женщины друг к другу нейтрально, скорее даже положительно. Это понятно — ведь между ними разница в возрасте была небольшая, и они понимали друг друга с полуслова. После смерти Завальнюка они смогли найти общий язык и поделить имущество без дрязг. После раздела материальных претензий друг к другу также не возникало.

— Вопросы надо решать цивилизованно, — поддакнул Стасик, раскачиваясь в кресле, закинув ногу на ногу и обхватив колено длинными пальцами.

Георгий покосился на его эпатажные голубые вельветовые брюки и стильные лакированные штиблеты с узкими носами.

— Наши адвокаты сумели договориться, — более сдержанно пояснила дочь Завальнюка.

— А как вы относитесь к обвинению против Кричевской? Вы верите, что она причастна к смерти вашего отца?

Наследница подняла брови и развела руками, изображая двусмысленность своего положения.

— Ну, а как я могу к этому относиться? — ответила она вопросом на вопрос. — С одной стороны, не пойман — не вор. Суд Кричевскую оправдал. А виновна она на самом деле, или не виновна?.. Я не Господь Бог. Я не знаю.

Она пожала плечами.

Тем не менее, подумал Гольцов, портрет второй жены держать в доме она не намерена.

— А почему вы отказались от первоначального желания выступать свидетельницей на суде?

Стасик посмотрел на наследницу, с упреком сказал:

— Я ее убеждал.

Наследница тоже повернулась к Стасику и, словно они здесь были вдвоем, ответила ему:

— Не надо меня ни в чем убеждать, я сама в состоянии принять решение.