Свои-чужие - Энн Пэтчетт

— Какое там «через час», — отмахнулась Марисоль. — Он вечно опаздывает.

В былые времена Франни с ума бы сошла от радости, сообщи ей кто, что Джон Холлингер приедет обедать, но те времена миновали. Теперь Холлингер и его жена были не более чем двумя лишними тарелками на столе. Всего их получалось восемь, если принять за данность, что Джонас и Астрид не уедут никогда.

— А ты как? — спросил Эрик, взглянув на Франни, словно только сейчас вспомнил, что она отсутствовала. — Хорошо ли погулялось?

Франни заслонилась рукой от солнца и озадаченно взглянула на Эрика.

— Не то слово, — сказала она.

Этого оказалось достаточно, чтобы ее избавили от разговоров.

На длинном деревянном столе в кухне стояло шесть картонных коробок и лежало с полдюжины кукурузных початков, еще в листьях. Франни услышала царапанье, а потом одна из коробок внезапно дернулась вперед.

Лео вошел в кухню и встал у Франни за спиной.

— Ты уж прости за Холлингера, — сказал он, целуя ее над ухом. — Он ведь не спрашивал, готовы ли мы его принять. Просто взял и объявил о своем прибытии — скором и неминуемом. Надо было нам с тобой снять на лето номер в мотеле посреди Канзаса.

— Они бы нас и там нашли.

— Я целый день отсиживался в домике, чтобы все думали, что я пишу роман. Где ты была?

— Что в коробках? — спросила Франни, хотя она, разумеется, прекрасно знала, что в этих коробках.

— Марисоль подумала, что будет забавно поесть омаров.

Франни повернулась и посмотрела на него:

— Она сказала, что она вегетарианка. Она умеет их готовить?

— Не думаю, что это большая премудрость. Их просто бросают в воду. Слушай. — Лео положил ей руки на плечи и посмотрел прямо в лицо, отчего стал вдруг выглядеть очень мужественно. — Не хочется тебе сообщать, но придется: Ариэль приезжает на пару дней.

На свете всякое бывает, но Франни и Ариэль под одной крышей в это всякое не входили. Из-за Ариэль Франни, приезжая в Нью-Йорк, стороной обходила целый район вокруг Грамерси-парка. Это был для них единственный способ соблюсти приличия — не пересекаться.

— Она не приедет, зная, что я здесь, — сказала Франни. — Я взяла трубку.

— Мне кажется, она просто хочет посмотреть дом. Я неосмотрительно рассказал ей о нем еще несколько месяцев назад. Тогда я не думал, что мы его снимем. Она говорит, ей нужно отдохнуть.

Франни отвлекли скребущие звуки. Теперь она заметила, что коробки миллиметр за миллиметром продвигаются по столу. Даже думать об омарах, заключенных во мраке, было мучительно — равно как и об Ариэль Поузен, заявляющейся в Амагансетт, хотя, возможно, тут у Франни случился эмоциональный перенос. Лео перехватил ее взгляд.

— О, быть бы мне корявыми клешнями, — сказал он, глядя на печальные вместилища, пытавшиеся сбежать. — Скребущими по дну немого моря.

— Лео, она меня ненавидит. Она это ясно дала понять.

Лео не без труда выдавил из себя блеклую улыбку.

— Ну, может быть, именно этим летом она перестанет тебя ненавидеть, и мы заживем все вместе. Рано или поздно это должно случиться.

— Когда? — спросила Франни.

Не «Когда она перестанет меня ненавидеть?» — на этот вопрос Франни знала ответ, но «Когда она приезжает?».

Он вздохнул и привлек ее к себе — на широкую, теплую грудь литературы.

— Она не знает. Может, завтра, может, во вторник. Она сказала, что, если все уладит, сможет приехать сегодня, но это, я думаю, вряд ли.

— Она приедет с Баттон?

Четырехлетняя Баттон была дочерью Ариэль, единственной внучкой Лео Поузена.

Лео удивленно взглянул на нее:

— Конечно.

Конечно.

— А кто еще?

Лео заглянул в холодильник и нашел бутылку пино-гри, которую не допили за ланчем. Вылил остатки в бокал, стоявший на мойке.

— Наверное, ее бойфренд. Есть у нее какой-то Геррит. По-моему, голландец. Она сказала, что пока не знает, какие у Геррита планы. Может, она лучше себя ведет, когда ей есть перед кем покрасоваться.

— Так, может, после чая и пирожного не нужно заходить за край возможного? — спросила Франни у омаров.

— Это что еще такое? — удивился Лео.

Франни покачала головой:

— Ничего. Это следующая строчка.

— Никакая это не следующая строчка, — сказал он и вышел с бокалом на веранду.

Франни положила в сумку ножницы и вынесла все шесть коробок к машине. Франни, считавшая себя бесталанной, обладала исключительной способностью взваливать на себя такую ношу, что и вообразить было страшно. Она чувствовала, как скребутся омары, как их тела тяжело съезжают в темные картонные углы.

— Помочь? — спросил Джонас, при виде Франни ускорив шаг.

Он возвращался из бассейна, спина и грудь неровно обгорели.

— Справлюсь, — сказала Франни, поставив коробки, чтобы открыть дверцу машины.

— Едете в город?

— Да, опять в город.

Она устроила пассажиров по полу у заднего сиденья: по три с каждой стороны.

— Дайте я только сбегаю за рубашкой, — обрадовался он новому развлечению. — Мне кое-что нужно в городе. Я составлю вам компанию.

Она хотела было сказать «нет, не надо», объяснить все, но вместо этого кивнула. Подождала, пока за ним закрылась дверь кухни, потом еще десять секунд, потом села в машину и уехала.

Франни и Лео не говорили о браке, разве что иногда, в сентиментальном ключе, в постели, когда его руки крепко обхватывали ее спину, да и тогда разговор был лишь о том, как бы они мигом поженились, если бы не прошлое и не будущее. Они никогда не упоминали о преграде, что принадлежала настоящему времени, — о дочери Лео.

Франни по большей части старалась не думать об Ариэль, пережив несколько катастрофических встреч с ней, когда отношения с Лео только начинались. Франни не стремилась полюбить дочь Лео, но надеялась однажды научиться хотя бы сочувствовать ей на расстоянии. Для этого она приучила себя всякий раз, как заходила речь об Ариэль, думать о своем собственном отце. Представляла себе, как Фикс заводит себе подружку моложе ее, а бедняжку Марджори отправляет в отставку. Как Фикс уходит в загул с любимой официанткой, и не просто на выходные, а на пять лет. Как ее отец влюбляется в официантку без средств к существованию, которая дожидается его в мотелях, покуда он ведет наружное наблюдение. Когда у нее получалось, выдерживать яростную нелюбовь Ариэль было легче. А по правде говоря, Франни не выносила, когда кто-то ее ненавидел. Ни в школе Святого Сердца Иисусова, ни колледже ее к этому не готовили. На юридическом были все условия для того, чтобы засуроветь, ну и поглядите, что у нее вышло с юридическим.