Свои-чужие - Энн Пэтчетт

Франни многое могла бы сказать, но именно в это мгновение ее отвлекли трусы писателя. Прямо-таки поразили.

— А где вы взяли это?

Джонас глянул на себя.

— Это? Не помню. В REI?

В футболке, на ярком свету он выглядел лет на двадцать.

— Они ваши? Вы их с собой привезли?

Теперь все смотрели на нее.

— Привез, — сказал он. Оттянул ткань двумя пальцами. — Что не так?

— Так вы с вещами?

Он понял, к чему клонит хозяйка, и выставил против нее никуда не годную защиту:

— Меня укачивает в машине. И я не люблю ездить по ночам. Астрид сказала, что дом большой.

Когда они приехали, Франни была в супермаркете. Она не видела, что он прибыл с чемоданом. Раз он не собирается уезжать, нужно будет сменить ему постельное белье. Зазвонил телефон, и Джонас, демонстрируя независимость, сам налил себе кофе и вышел через заднюю дверь.

— Я хочу поговорить с отцом, — произнес голос в телефонной трубке.

— Ариэль?

Ответа не последовало. Ясно было и так: у Лео двое сыновей и дочка, которая одна с ним по-прежнему разговаривает, так что, если звонит женщина и просит отца, это может быть только Ариэль.

— Минутку, — сказала Франни. — Он на заднем дворе. Я его позову.

Эрик взглядом спросил у нее, по какому поводу звонит Ариэль, но Франни не обратила на него внимания. Прошла по влажной траве под вишневыми деревьями, мимо бассейна, где Джонас уже лежал без футболки на трамплине, поставив в головах чашку кофе. Подойдя к двери домика, Франни не стала стучать.

— Ариэль звонит, — сказала она.

Лео раскинулся на кровати с томиком Чехова в руках. Он поднял глаза на Франни и улыбнулся:

— Не скажешь ей, что я работаю? Передай, что я перезвоню.

— И не подумаю, — ответила Франни.

— Я с ней сейчас не могу разговаривать.

— Ну, я тоже не могу, так что будь добр сам пойти в кухню и повесить трубку.

Она вышла из домика и отправилась на задний двор. Отыскала в изгороди знакомый лаз и выбралась наружу — через соседский двор, по их подъездной дорожке, и на улицу. Шлепанцы били ее по пяткам. Сейчас она очень хотела велосипед, шляпу и немного денег, и в то же время ничего на свете не хотела, кроме как просто побыть одной. Франни не могла отделаться от мысли, что все эти неприятности и неудобства устроила себе сама. Если бы она не пустила свою жизнь на самотек, никто бы не просил ее сварить капучино, и, если бы она не пустила свою жизнь на самотек, она бы с радостью варила капучино, потому что это не было бы ее работой. Она бы варила кофе по доброте душевной. Она бы просто наслаждалась своей добротой, и она бы не спрашивала себя постоянно — неужели она всего лишь смазливая официанточка? На пороге тридцати лет Франни хотела понять, как стать чем-то бóльшим, чем муза, и крепко помнила слова отца, сказанные при их последней встрече в Лос-Анджелесе: «Быть любовницей — это не работа».

Ее отец не читал «Свои-чужие»; зато читала сестра.

— Прямой клеветы там нет, — сказала Кэролайн Франни. — Он замел следы.

— Я рада, что ты не пишешь обзоры для «Таймс».

— Скажу по-другому: мне книга не понравилась, но я не стану подавать на него в суд.

— Тебя в книге, считай, и нет.

Кэролайн рассмеялась:

— Может, оттого она меня и раздражает. В любом случае, если бы я собиралась судиться, я бы подала коллективный иск, от всей семьи.

— Что ж, — сказала Франни, — только так нас теперь и можно было бы собрать вместе.

Забавно, как же теперь Франни не хватало Кэролайн. Друг дружку они, пока росли, ненавидели лютой ненавистью, однако тогда, в детстве, в их отношения закралась странная привязанность. В конце концов, семейная история у Франни и Кэролайн была одна на двоих. Кэролайн занималась патентным правом в Кремниевой долине. Сложнее этого для юриста нет ничего. Она была замужем за инженером-программистом по фамилии Уортон. Все обращались к нему только по фамилии, потому что имя у него было стариковское — Юджин. Франни считала, что Уортон смягчил сестру. С ним Кэролайн научилась смеяться. Франни не помнила, чтобы в детстве ее сестра хоть над чем-то смеялась, по крайней мере при Франни. У Кэролайн и Уортона рос малыш по имени Ник.

В тот семестр, когда Лео преподавал в Стэнфорде, Франни проводила с Кэролайн много времени. Сестра по-прежнему изводила ее разговорами о возвращении на юридический, и Франни верила: изводит — значит, любит.

— Поверь, — говорила Кэролайн. — Я знаю, что учеба — это тоска. Я даже знаю, что работа юриста — тоска. Но рано или поздно тебе придется чем-то заняться. Если ты думаешь, что где-то тебя ждет идеальная работа, то и в восемьдесят лет будешь читать объявления в разделе «требуется».

— Так обычно уговаривают выйти замуж хоть за черта, лишь бы в девках не остаться.

— Ну почему обязательно за черта? Как ты не поймешь? Получишь степень по праву — и пожалуйста, иди бороться с дискриминацией на рынке жилья или в издательство устройся, составляй контракты для писателей.

Франни улыбнулась и покачала головой.

— Я разберусь, — сказала она тогда сестре.

Но она не разобралась и теперь шла по Амагансетту куда глаза глядят, только бы подальше от любимого и его друзей. Разглядывала витрины, а когда увидела на скамейке газету, села и прочла ее от и до. Солнце светило так ласково, в воздухе словно мед был разлит, и Франни почти простила своих загостившихся гостей. Она сидела на скамейке до тех пор, пока не уверилась, что время готовить ланч давно миновало. Прошла мимо ресторана, который они с Лео любили, в надежде, что вдруг увидит его там. В конце концов решила вернуться. Больше ничего не оставалось. Она собиралась незаметно прокрасться к себе в комнату, но ее заметили с боковой веранды и замахали ей.

— Франни, что у нас тут без тебя было! — сказал Лео, словно не было ничего странного ни в том, что она ушла, ни в том, что вернулась.

Астрид, уже приехавшая из Саг-Харбора, кивнула: — Мне пришлось привезти сэндвичи к ланчу.

И там еще остался шербет.

— А мы с Эриком съездили в город и купили все к обеду, — сказала Марисоль.

— Кому-то все-таки придется вернуться в город, — заметил Эрик. — Того, что мы купили, не хватит.

Франни смотрела на их лица, смягченные завесой сетки, светом, падавшим на них сбоку и сзади, клумбой желтых лилий, отделявших ее от них. Чем не созерцание тигров в зоопарке.

— Холлингер звонил, — сказал Лео. — Они с Эллен едут из города на машине. Будут тут где-то через час.

— Холлингер? — переспросила Астрид. — Ты мне не говорил. Откуда он узнал, где ты?

Джон Холлингер не был клиентом Астрид. Его роман «Седьмая история» победил «Своих-чужих» в борьбе за Пулитцеровскую премию, и два автора устроили целое представление под названием «Как это не повлияло на нашу дружбу», хотя в сущности не были такими уж друзьями.