Платформа - Роджер Леви

– Тебе было когда-нибудь интересно, зачем мы прилетели на Геенну, Алеф? Мама и я?

Неожиданно ко мне возвратилось пробужденное вопросом воспоминание. Я, не забывавший ничего, чуть это не позабыл.

– Я однажды тебя спрашивал, – ответил я. – Когда ты только прилетел.

Музыка продолжала играть. Ритм был стремительный – почти жужжание.

– Правда?

Он тогда побил меня за этот вопрос.

– Разве ты не помнишь? – спросил я.

– Нет, – сказал он, не глядя на меня.

– После того, как Лигат… ну, после этого я предполагал, что твой отец пытался вас обоих от него спрятать.

– Он меньше угрожал бы нам здесь. – Пеллонхорк постоянно озирался. Я нервничал.

Он продолжил:

– Мой отец кое-что со мной делал. Думаю, ты можешь себе представить.

У меня в голове замелькали картинки из порносферы. Я вспомнил первый раз, когда мы с Пеллонхорком в нее погрузились в кабинете моего отца, и сайты, которые он мне показывал. Может, он говорил об этом?

– И маму он тоже бил. – Он рассказывал об этом поразительно спокойным голосом. Я узнал в нем собственную манеру разговора. Меня поразило, что он построил свою модель самоконтроля на основе моей.

– Мама сказала, что заберет меня от него, – говорил Пеллонхорк. – Она была единственной, на кого он обращал внимание, Алеф. Она была ему нужна. Он позволил ей увезти меня на Геенну, только чтобы не потерять ее навсегда. – Его голос дрогнул. – Но теперь она умерла, а я вернулся к нему.

– А Мадлен ничего не может сделать?

Он бросил на меня презрительный взгляд.

– Мадлен всегда хотела, чтобы отец принадлежал только ей. Но теперь, после смерти мамы, она получает то, чего заслуживает. Ему нужна та, кого он сможет бить, а не только трахать и осыпать деньгами. Теперь она для него – всё.

Он говорил об этом так, словно это было естественно, словно я мог это понять.

– Она винит в этом меня. Орет на него, а он… – Пеллонхорк посмотрел прямо на меня. – Он не всегда вымещает злость на ней. Он знает, что тогда она сбежит.

В резком свете бара Пеллонхорк выглядел пустоглазым и больным. Он сказал:

– Мы должны что-то сделать.

– Это не так просто.

Он рассмеялся так громко, что несколько людей оглянулись, но тут же повернулись обратно. Пеллонхорк перешел от страха к смеху моментально, и я был в недоумении. Я и забыл, как быстро у него менялось настроение.

– Что? – спросил я.

– Конечно же, это не просто. Мой отец все-таки тот, кто он есть.

Наконец я понял, почему мы пришли именно в это место. Пеллонхорк устроил так, чтобы здесь было безопасно разговаривать.

– Что ты хочешь сделать? – спросил я.

Он внимательно посмотрел на меня, склонился так, чтобы музыка окружила нас коконом.

– Он, по сути, убил твоих родителей. Как думаешь, может, нам убить его?

Меня затошнило. До того я и не подозревал, как сильно боюсь Дрейма. Я увидел, как нелепы были мои мысли о выжидании. Понял, что никогда не осмелюсь сделать ничего, что бы ему навредило. Ребенком я боялся Пеллонхорка, но этот страх был ничем в сравнении с ужасом перед Итаном Дреймом. И самым странным в этом было то, что лично мне Дрейм ничего не сделал. Угроза просто существовала. Это была память о его лице на том маленьком мониторе в офисе отца и моей неспособности выключить его или сбежать и голосе Итана Дрейма, который говорил: «Я могу до тебя дотянуться».

– Нет, – сказал Пеллонхорк после недолгого молчания и вздохнул. – Мы не станем этого делать, Алеф. Не беспокойся. Но однажды я себя покажу. Я докажу ему, что стою больше, чем он думает. Тогда его отношение изменится. – Он улыбнулся: – Я снова стану его сыном и со временем, в свое время, унаследую его империю. Как насчет этого? С этим поможешь?

Мое сердце начало успокаиваться.

– Да. Да. Помогу.

– Хорошо. Я знал, что могу на тебя положиться. Знаешь что, Алеф?

– Что?

– У нас с тобой особая связь. У моего отца такая была с твоим, а у меня – с тобой.

Я вспомнил, к чему связь моего отца с Итаном Дреймом привела его и меня, хотя и понимал, что Пеллонхорк имел в виду не это.

Он заказал алкоголь. Когда официант, расплескав содержимое, поставил стаканы на стол, мы отсалютовали ими друг другу и выпили.

– У меня больше никого нет, Алеф. Нам с тобой надо держаться вместе.

Я кивнул, раскрасневшись от алкоголя и этого возобновления нашей дружбы. Несколько минут мы сидели вместе, позволяя музыке грохотать вокруг нас.

– Итак. Чем ты занимаешься? – спросил я его, когда ритм сделался поспокойнее.

– Проверяю фирмы. Держу народ в узде.

– Уверен, что у тебя хорошо получается, – сказал я, ничего не имея в виду.

– Да, получается, – ответил Пеллонхорк, оглядываясь по сторонам. Мазнул пластежкой по терминалу, подождал, пока оплата пройдет, а потом сказал:

– Уверен, что у тебя тоже все получается. – Он осушил стакан и встал. – Рад был с тобой повидаться, Алеф. Скоро снова поговорим. Отцу об этом лучше не рассказывай. Но если он что-нибудь спросит, не отрицай, что встречался со мной, и скажи, что мы болтали о старых добрых временах. Заходи сюда пару раз в месяц. Пусть это станет привычкой.

И он ушел.

КлючСоб 21: я запутываюсь в кружеве

Кружево трепетало и росло. Я проводил дни в наблюдении за ним, а ночи – в размышлениях о нем, пытаясь избегать сна и приходивших с ним видений. Когда несколько ниточек в кружеве лопалось, я думал лишь о том, как их починить или соединить заново.

Я больше не задумывался о том, как могут применяться мои предложения. Стоило начать размышлять о тяжелых последствиях, о принуждении и вымогательстве, как мне виделся Лигат, убивающий маму и отца. Все, что, по моим представлениям, мог творить с людьми Итан Дрейм, я воображал случившимся исключительно с Лигатом.

Мне не трудно было вот так отводить взгляд. Когда рядом не было Соламэна, я мог почти полностью подавить унаследованную от мамы эмпатию.

Я был одинок, и это казалось неважным. Заменой дружбе с Пеллонхорком стали мои отношения с кружевом. Время от времени я вспоминал о Пеллонхорке, но его отсутствие не было значимым. Тот странный разговор в «Питейной», однако, запомнился мне. Время от времени я туда заходил – по вечерам, как он мне сказал, – садился в углу, выпивал стакан и уходил. Меня никогда не ожидало сообщение, и тот разговор превратился в странное, необъяснимое, но теплое воспоминание. В первые несколько раз со мной флиртовали барные девочки и мальчики, но я от них отмахивался, и на меня перестали обращать внимание. Я старался не думать о Соламэне.