Заклятие сатаны. Хроники текучего общества - Умберто Эко

На прошлой неделе вечером в Иерусалиме один итальянский журналист сказал мне, что на лентах информагентств в Италии появилось сообщение о том, что на утренней пресс-конференции я сравнил Берлускони с Гитлером, и уже некоторые авторитетные представители большинства выступили по поводу этого моего «бредового» заявления, которое, по их мнению, оскорбляет все еврейское сообщество (sic). Сообщество, очевидно, совсем к другим делам привыкло[283], потому что на следующее утро почти все израильские газеты написали о той пресс-конференции (Jerusalem Post, благодетель, посвятил ей даже разворот на первой и почти всю третью страницу), но Гитлера не упоминали, а говорили о тех вопросах, которые действительно обсуждались.

Ни одному благоразумному человеку, как бы критично он ни относился к Берлускони, не придет в голову сравнивать его с Гитлером, поскольку Берлускони не развязывал мировых конфликтов ценой в пятьдесят миллионов человеческих жизней, не убивал шесть миллионов евреев, не распускал парламент Веймарской республики, не создавал отряды чернорубашечников и отделы СС и так далее. Так что же случилось в то утро?

Многие итальянцы все еще не понимают, насколько наш председатель Совета министров дискредитировал себя за рубежом. Отвечая на вопросы иностранцев, из патриотических соображений порой ты просто вынужден защищать премьера. Один назойливый тип хотел от меня услышать, что, поскольку Берлускони, Мубарак и Каддафи ушли или были вынуждены уйти в отставку, Берлускони был итальянским Каддафи. Я, естественно, ответил, что Каддафи был кровавый тиран, он стрелял в своих соотечественников и пришел к власти в результате переворота, в то время как Берлускони был легитимно избран большинством итальянцев (и добавил, «к сожалению»). Значит, сказал я шутя, если мы хотим любой ценой провести аналогии, мы могли бы сравнить Берлускони и с Гитлером только потому, что оба были легитимно избраны. Сведя ad absurdum необоснованную гипотезу, мы вернулись к разговору о вещах серьезных.

Итальянский коллега, рассказывая мне про сообщение информагентств, прокомментировал: «Понимаешь, журналист должен выудить новость, даже если она не очевидна». Я не согласен, журналист должен сообщать новости тогда, когда они действительно есть, а не придумывать их. Это еще и признак провинциальности, характерный для нашей страны, когда не важно, что в Калькутте спорят о судьбах планеты, важно, что в Калькутте кто-то сказал что-то за или против Берлускони.

Любопытный аспект этой истории я отметил, вернувшись домой: в каждой газете, которая об этом сообщала, приписываемые мне заявления в кавычках ссылались на источник информагентства, из которого следовало, что я назвал свое беглое упоминание Гитлера «интеллектуальным парадоксом» или что я провел параллель, «интеллектуально выражаясь». Я бы мог, пожалуй, в состоянии сильного алкогольного опьянения сравнить Берлускони с Гитлером, но даже при максимальной концентрации алкоголя в крови я бы никогда не употребил таких бессмысленных выражений, как «интеллектуальный парадокс» или «интеллектуально выражаясь». Чему противопоставляется интеллектуальный парадокс? Мануальному, либеральному, ортодоксальному? Невозможно требовать, чтоб все знали назубок терминологию риторики или логики, но «интеллектуальный парадокс» – это совершенно безграмотное определение, и тот, кто утверждает, что другие выражаются «интеллектуально», сам изъясняется безграмотно. Это означает, что закавыченная фраза подверглась грубой посторонней манипуляции.

Столь низкопробный материал лег в основу виртуозной кампании возмущения, как обычно, чтобы скомпрометировать тех, кто не любит нашего премьер-министра и носит бирюзовые носки[284]. И никому в голову не пришло, что нельзя сравнивать Берлускони с Гитлером еще и потому, что Гитлер был заведомо моногамен.

Помнится, в какой-то старой «картонке» я сетовал на плохую привычку телефильмов и телесериалов показывать нам пары в постели, которые, прежде чем заснуть, (i) совокупляются, (ii) ссорятся, (iii) она говорит, что у нее болит голова, (iv) они вяло поворачиваются в разные стороны и засыпают. Никогда, я подчеркиваю, никогда, ни один из них не читает книг. А потом мы жалуемся, что люди, которые ведут себя в соответствии с телевизионными моделями, ничего не читают.

Но это еще не самое плохое. Что будет, если к вам придет инспектор полиции или карабинер и начнет задавать вопросы, порой щекотливые? Если вы разоблаченный опасный рецидивист, мафиозо на полицейском учете, серийный убийца-психопат, может быть, вы ответите оскорблениями и насмешкой или броситесь на землю, симулируя эпилептический припадок. Если же вы нормальный человек с чистой биографией, вы пригласите инспектора сесть, вежливо ответите на его вопросы, возможно немного волнуясь, но проявите воспитанность и внимательно выслушаете сотрудника правопорядка. Ну а если вы все-таки что-то нарушили, вы будете еще более учтивы, чтобы не нервировать его.

Что происходит в криминальных сериалах (которые я, скажу сразу, чтоб не сойти за эстетствующего моралиста, всегда смотрю с интересом, особенно французские и немецкие, где, за исключением «Кобры 11»[285], нет чрезмерного насилия и взрывов с применением тетранитратоксикарбона[286])? А происходит всегда (обратите внимание, всегда!) следующее: когда полицейский приходит и начинает задавать вопросы, гражданин продолжает заниматься своими делами. Он смотрит в окно, готовит яичницу с беконом, убирается в комнате, чистит зубы, и хорошо еще, если не мочится в туалете, идет к столу подписать бумаги, бежит к телефону – в общем, мельтешит, как белка, делая все возможное, чтобы повернуться к следователю спиной, и спустя какое-то время достаточно бесцеремонно говорит, чтобы тот уходил, потому что у него (или у нее) полно дел.