Заклятие сатаны. Хроники текучего общества - Умберто Эко

А синьора Меди из Мольфетты? Муж ее бросил, а она в отместку, зная, как он привязан к детям, их убивает. «Воистину, ничего святого не осталось, как говорят, отрежь себе пенис, чтобы насолить жене, а эта убивает свою плоть и кровь, чтоб разозлить мужа, – сетует мой попутчик, – разве ж она мать? Я вот что скажу: все беды от телевизора и тех диких программ, которые делают коммунисты».

«Кстати, – сгущаю я краски, – наверное, господин не читал о некоем Крони из Сатурнии, который сначала, не помню из-за чего, наследство там или что-то еще, оскопляет отца, а затем – поскольку не хочет детей, и это понятно, учитывая его личный опыт, – заставляет жену делать аборт и поедает несчастные зародыши». Синьор в ответ: «Может, он состоял в сатанинской секте, может, он подростком бросал камни с моста на автостраду, а все считали его хорошим человеком. Еще бы, вот и в вашей газете приветствуются аборты и браки трансвеститов…»

«А знаете, – говорю я ему, – что большинство преступлений на сексуальной почве происходит сегодня в рамках семьи? Вероятно, вы слышали про Лая из Баттипальи, который был убит собственным сыном, а сын потом сожительствовал с матерью, пока она, осознав ситуацию, не покончила с собой. А в городке неподалеку некие братья Тиести сначала из корыстных соображений убивают сводного брата, затем один из двух становится любовником жены другого, и другой в отместку убивает его детей, зажаривает их и подает на ужин, а тот съедает, даже не подозревая, что ест».

«Боже, боже, – восклицает мой собеседник, – но это итальянцы или иммигранты?» «Нет, – говорю, – я немного переиначил имена и места действия. Все они были греки, и истории эти я прочитал не в газете, а в мифологическом словаре. Синьор Менини – Агамемнон, который принес в жертву богам свою дочь, чтобы заручиться успехом в Троянской кампании; молодой Эгиди – это Эгисф, убивший Агамемнона, а жена-изменница – Клитемнестра, которую затем убил ее сын Орест. Синьора Меди – это Медея; синьор Крони – Кронос, он же Сатурн у римлян; синьор Лай – отец убившего его Эдипа, а жена, совершившая инцест, – Иокаста; наконец, братья Тиести – это Фиест, который съел своих детей, и его брат Атрей. На этих мифах построена наша цивилизация, не только на сюжете о браке Кадма и Гармонии».

Тогда на основе этих историй время от времени возникали трагедии или поэмы, а сегодня газеты весьма внимательны к кровавым событиям, посвящая им каждый день две-три страницы. Если учитывать, что сегодня нас шесть миллиардов, а в прежние времена все население в мире ограничивалось несколькими десятками миллионов, пропорционально тогда убивали больше, чем сейчас. По крайней мере в повседневной жизни, войны не в счет. И возможно, Агамемнон был даже хуже, чем Буш.

Хорошо, что в самый разгар лета не слишком много новостей для обсуждения, за исключением военного конфликта в Грузии, однако сообщений о нем гораздо меньше по сравнению с Олимпиадой. Но меня поразило в эти дни возобновление темы, которую я рискнул бы назвать вечной. Вновь разгорелись споры, потому что кто-то где-то хочет посвятить улицу какой-то личности, скомпрометировавшей себя в годы фашизма, или неоднозначной фигуре вроде Беттино Кракси[263], или переименовать проспект, может быть, в Романье, где, проезжая через небольшие города, удивляешься обилию улиц Карла Маркса и Ленина. Откровенно говоря, это уже невыносимо, и тут есть только один выход: закон, запрещающий называть улицы в честь того, кто умер менее ста лет назад.

Естественно, по закону ста лет Карл Маркс уже получил амнистию, но в 2045 году кто-нибудь таки решит назвать улицу в честь Бенито Муссолини, однако наши внуки, которым исполнится сорок (а возможно, и правнуки), будут иметь весьма смутное представление об этой фигуре. Ведь гуляют же сегодня благочестивые католики по улице Колы ди Риенцо[264], не подозревая не только о том, что и у него была своя площадь Лорето[265], но и о том, что так назвали одну из главных улиц Рима масоны эпохи Рисорджименто, чтобы досадить папе.

Нужно также учитывать, как минимум из уважения к умершим, что назвать в честь кого-то улицу – это наиболее легкий путь приговорить его к общественному забвению и оглушительной анонимности. За редким исключением, типа Гарибальди или Кавура, люди не знают, что это за личности, имя которых носит площадь или бульвар, а если когда-то и знали, в конечном итоге эти личности становятся в коллективной памяти просто улицами. В моем родном городе я тысячу раз проходил по улице Скьявина, не задаваясь вопросом, кто это (теперь я знаю, это был хронист XIX века); по улице Кенна (я знаю, кто это, потому что у меня дома есть его работа по истории епископата в Александрии 1785 года); не говоря о Лоренцо Бургонцио (недавно нашел в интернете, что это автор «Исторических сведений в честь Пресвятой девы Марии Спасительницы», издательство Vimercati, 1738 год).

Готов поспорить, что не многие миланцы, живущие на улицах Андегари, Кузани, Бильи или Мельци д’Эрил, скажут мне, кто эти люди, заслужившие такой чести. Если вы хорошо учились, возможно, вы вспомните, что Франческо Мельци д’Эрил был вице-президентом Итальянской Республики в период наполеоновского владычества, но я считаю, что обычный прохожий, не историк по профессии, знает крайне мало о Кузани, Бильи или Андегари (некоторые, кстати, утверждают, что последнее происходит от кельтского слова andeghee, означающего боярышник).

Не только топонимика приговаривает к damnatio memoriae[266], но может случиться, что фамилией вполне добропорядочного человека будет названа улица с весьма сомнительной репутацией, так что имя этого несчастного на веки веков свяжется с чем-то непристойным. Я помню, что в Турине моих университетских дней улица Каландра, имеющая дурную (а для людей старой закалки и печальную) славу, ассоциировалась сразу с двумя домами терпимости, хотя вообще-то названа в честь Эдоардо Каландра, уважаемого писателя XIX века. И площадь Бодони, названная в честь известного типографа, на которой стоит знаменитая консерватория, была тогда местом ночных встреч гомосексуалов (можете себе представить, что это означало в пятидесятые годы). В итоге топоним по метонимии (связь содержимого с содержащим) применялся ко всем, кто предавался различного вида удовольствиям, включая книгопечатание и классическую музыку. Не говоря уж о том, что в Милане бордель, куда часто наведывалась солдатня, находился на улице Кьяравалле, так что никто без усмешки не мог произносить имя этого благородного и знаменитого аббатства[267].