Богиня маленьких побед - Янник Гранек

– Обожаю вас провоцировать, Вольфганг. Подобный опыт всегда несет в себе много нового. Успокойтесь, вы будущее, а я прошлое, в этом не усомнится ни одна живая душа. Положите себе этого сказочного капустного салата. Чтобы сменить тему, он просто великолепен.

Муж побледнел: скрывавшееся за шутками соперничество двух физиков приводило его в смятение. Я спешно искала аварийный выход.

– Чем закончилась ваша встреча? Почему ты не пригласил господина Рассела[69], Курт?

Мне очень хотелось бы повстречаться с этим человеком, репутация которого будоражила воображение. По слухам, в браке с ним жена родила ему двух детей, но не от него, а от любовника. Рассел развелся и женился на гувернантке. В Соединенных Штатах, стране пуританской, власти посчитали его морально недостойным вести преподавательскую деятельность, и из-за своих свободолюбивых воззрений он стал персоной нон грата. Курт, как логик, начинал с его основополагающей работы «Принципы математики» и питал глубокое уважение к этому ученому, которого подвергали остракизму за пацифистские взгляды. Когда-то Рассел потерял должность в Кембридже и даже попал в тюрьму за то, что публично выступил против Первой мировой войны.

– Поверьте, Адель, Рассел не смог бы оценить по достоинству вашу австрийскую кухню. За этим столом он был бы лишним предметом антиквариата. Мы с ним похожи: современная логика оставила его далеко позади, и мне молодые собратья тоже давно наступают на пятки. Налейте-ка мне, Паули!

– Он вполне может поздравить вас с тем же, профессор Эйнштейн. Вы с Гёделем для него – Платоновы динозавры. В его глазах вы оба страдаете «еврейско-германской» склонностью к метафизике.

– Физика без философии, Паули, превращается в инженерию. И сомнительным остротам Рассела не убедить меня в обратном!

– А ваш родной сын разве не инженер?

– Если бы интеллект передавался по наследству, он действительно им был бы. Моя невестка довольствуется ваянием, это несет душе отдых и успокоение. Но не уводите разговор в сторону, Паули. Я настаиваю! Удаляясь от философии, наука теряет душу. Все величайшие исследователи были гуманистами. И современная дихотомия была им чужда. Они были одновременно физиками, математиками и философами.

– Сжальтесь, не начинайте очередной гносеологический спор, а то Адель потребует объяснений. У меня нет сил ей что-то втолковывать.

– Конечно же то, что является определенным, и то, что может быть определено, тесно связаны друг с другом, но, на мой взгляд, то, что уже определено, выходит далеко за рамки того, что мы сегодня можем определить.

– В таком случае не подвергайте сомнению явления квантовой физики под тем предлогом, что на сегодняшний день мы не можем дать им глобальное определение.

– Я говорил о философии. Не тяните на себя атомное одеяло, Паули! А что на этот счет думаете вы, Гёдель?

– Ничто не мешает нам двигаться в направлении, заданном Расселом. Я очень рассчитываю приступить к решению этой логико-философской задачи. Потому что верю в аксиоматизацию философии. На сегодняшний день эта дисциплина пребывает на том же уровне, на каком была математика во времена Вавилона. Это в лучшем случае.

– Вижу, вы любите Лейбница[70]. Но не кажется ли вам, что эта задача слишком амбициозна даже для вас?

– Моя жизнь слишком коротка для реализации подобной программы. Я думаю, что умру молодым.

Герр Эйнштейн запустил в него хлебным шариком:

– Бросьте вы эти свои позы. Впереди вас ждет долгая жизнь, вы будете плодотворно работать, особенно если прислушаетесь к советам вашей очаровательной супруги. Ешьте!

Глядя куда-то в пустоту, Паули ковырял в зубах зубочисткой.

– Значит, у вас, Гёдель, как и у нашего прославленного Эйнштейна, тоже есть свой белый кит. Законченная теория единого поля и аксиоматизированной философии? Вам, мои дорогие собратья, будет чем себя занять до самой пенсии! Когда решите эту задачу, не забудьте прислать мне телеграмму. Я принесу вам букет цветов.

– Вы считаете меня древней развалиной. Но не торопитесь! У старого Альберта есть еще порох в пороховницах.

– А что это за теория единого поля?

– Послушайте, Гёдель, ваша женушка жаждет знаний!

– Не считайте, что вы ей что-то должны, герр Эйнштейн. Она все равно ничего не поймет.

– Не будьте таким ханжой! Лично я с удовольствием предаюсь подобного рода упражнениям. – Эйнштейн на моих глазах размял кусочек хлеба. – Мир физики, моя дорогая госпожа Гёдель, базируется на четырех ключевых силах: электромагнетизме; слабом взаимодействии, лежащем в основе радиоактивности; сильном взаимодействии, обеспечивающем целостность материи, и… – Он бросил хлебный шарик в Паули. – Гравитации. Все тела притягиваются друг к другу. Я, конечно же, не имею в виду плотскую притягательность моего молодого друга, которая не оказывает на меня никакого влияния. И вот эта маленькая сила для физиков является больной мозолью, напоминая камень, попавший в туфлю и мешающий ходить. Мы не в состоянии определить ей ячейку в рамках системы, в которую вписываются три предыдущие силы. В то же время ее существование подтверждается на каждом шагу. Я падаю, вы падаете, каждый из нас время от времени падает с некоторой высоты. Каким-то чудом звезды на голову нам не падают. Если в двух словах, то я поддразниваю Паули из чисто спортивного интереса. Мы оба правы, и он, и я, правда не одновременно. Мы предлагаем два абсолютно верных описания мира, но он на уровне бесконечно малого, в то время как я – на уровне бесконечно большого. И в будущем надеемся объединиться и примириться в рамках стройной теории единого поля под восторженные крики толпы, которая увенчает наши головы лавровыми венками. Я работаю над этим, не покладая рук, ведь Вольфганг просто обожает цветы.

Курт, будто пропустив значительный промежуток пространства-времени, вернул разговор к предыдущей теме.

– Как бы там ни было, Принстон Расселу не нравится. В нем слишком сильны английские корни. По его словам, здание здешнего университета, выдержанное в неоготическом стиле, слепо подражает Оксфорду.

– Что ни говорите, но в чем-то он прав! А вы, Адель, как вам Принстон?

– Я очень скучаю по Вене. Принстон такой провинциальный. А его жители из-за акцента смотрят на меня косо.

– Атом и то проще расщепить, чем искоренить предрассудки. Они дошли до того, что арестовали сына моего друга Макса фон Лауэ, когда он отправился в поход на яхте. Заподозрили, что он подавал сигналы вражеской подводной лодке! Кто-то донес на него, опять же из-за немецкого акцента.