Дочь болотного царя - Карен Дионне

Я спряталась за большой красной сосной и прижала к себе «ремингтон», обдумывая следующий шаг. «Ремингтон» был едва ли не с меня размером. Я легла на живот, выставила винтовку перед собой, оставаясь в выгодной позиции, и решила стрелять из-за куста. Вскинув «ремингтон», я посмотрела в прицел. Отец не двигался.

Я положила палец на курок. Мышцы живота напряглись. Я представила себе, как раздастся выстрел и как голова удивленного отца тут же покажется из укрытия. Как он выйдет из-за дерева и поднимется по холму, чтобы потрепать меня по голове за то, что я все-таки выстрелила. Или, возможно, в ужасе посмотрит на свое плечо, по которому растечется красное пятно, и взлетит вверх, точно раненый носорог. У меня дрожали руки. Я не понимала, почему должна стрелять в него. Почему отец изменил правила игры. Почему он превратил забаву в нечто опасное и пугающее. Мне бы хотелось, чтобы все оставалось как прежде.

И как только мне в голову пришла эта мысль, я все поняла. Игра должна была измениться, потому что я менялась. Я взрослела. Это было мое посвящение, мой шанс доказать, что я могу стать достойным членом нашего племени. Превыше всего люди яномами ценили отвагу. Именно поэтому они постоянно сражались с соседними племенами, похищали друг у друга женщин и готовы были драться не на жизнь, а на смерть. Им казалось, что лучше получить стрелу в бок, чем сбежать и получить клеймо труса. Если верить «Нэшнл географик», почти у половины мужчин яномами за плечами было хотя бы одно убийство.

Я крепче прижала «ремингтон» к плечу. Руки больше не дрожали. Невозможно описать ту смесь ужаса и восторга, которую я испытала, когда нажала на курок. По-моему, это похоже на то, что испытывает человек, когда прыгает с самолета, ныряет с обрыва, похоже на чувства кардиохирурга, делающего первый надрез на сердце. Я больше не была маленькой девочкой, которая любила и ценила своего отца, надеясь однажды стать похожей на него. Теперь я стала равной ему.

И после этого я не могла дождаться, когда мне выпадет шанс выстрелить в него снова.

Почти одновременно с выпущенной из винтовки пулей над головой отца с дерева срывается ветка и падает в воду прямо перед ним. Как раз туда, куда я хотела. Именно так закончилась и наша последняя охотничья игра.

Отец застывает. Он смотрит наверх, туда, откуда прозвучал выстрел, и его челюсть отвисает так, словно он не может поверить в то, что я снова его обыграла, да еще и точно так же. Он встряхивает головой и разводит руки в стороны, показывая, что сдается. Поводок Рэмбо выпадает из его левой руки, «глок» свободно свисает с правой.

Я держу палец на курке. То, что человек выглядит проигравшим, еще не значит, что он уже готов сдаться. Особенно когда этот человек так хитер и склонен к манипуляциям, как мой отец.

– Джейкоб. – Это имя кажется незнакомым, когда я его произношу.

– Банджии-Агаваатейяа.

Меня пробирает дрожь. И не потому, что идет дождь. Банджии-Агаваатейяа. Маленькая Тень. Прозвище, которое он дал мне, когда я была совсем малышкой. Прозвище, которое я не слышала с тех самых пор. Не могу передать, какие чувства у меня вызвали эти слова, произнесенные им спустя столько времени. Вся моя злость, вся ненависть и обида, копившиеся внутри более десяти лет, тают, как кусок льда, угодивший в дровяную печь. Я чувствую, как какая-то часть меня, которая, оказывается, все это время была сломана, вновь становится целой. Меня волной накрывают воспоминания: я вижу, как отец учит меня читать следы, охотиться, ходить на снегоступах, плавать. Как он затачивает мой нож и учит свежевать кролика, как застегивает мою детскую рубашку и завязывает мне шнурки. Называет имена птиц, насекомых, растений и животных. Делится со мной бездонными секретами болота, показывая облачко лягушачьей икры, плавающее в стоячей воде пруда, под низко свисающими ветвями, и глубокие лисьи норы в песчаных оврагах.

Этот человек научил меня всему, что я знаю о болоте, и всему, что стоит знать.

Я крепче сжимаю «ругер».

– Бросай оружие!

Отец долго смотрит на меня, прежде чем отбросить «глок» в кусты. Достает «боуи» из правого ботинка, и тот летит следом за пистолетом.

– Медленнее! – приказываю я, когда он тянется себе за спину, чтобы достать второй пистолет.

Если бы я была на его месте, то в этот момент решилась бы сделать ответный ход. Я выхватила бы оружие и приставила его к голове Рэмбо, использовала бы слабость противника, чтобы его разоружить.

Медленно, как я и велела, отец достает второй «глок». Отводит руку в сторону так, словно намерен выбросить его, но вместо этого его рука внезапно взлетает, он падает на одно колено и стреляет.

Но не в Рэмбо.

А в меня.

Пуля впивается мне в плечо. Какой-то краткий миг я не чувствую ничего, кроме шока. Он выстрелил в меня. Сознательно, не думая о последствиях, лишь о том, чтобы меня устранить.

Я не обставила его. Не спасла свою семью. Не выиграла, потому что отец снова изменил правила игры.

И тогда мое плечо взрывается болью. Словно кто-то воткнул в меня кусок динамита и поджег фитиль. Ударил битой и проткнул раскаленной кочергой. Переехал автобусом. Я хватаюсь за рану и падаю на землю, корчась от нахлынувшей боли. Кровь бежит между пальцами. «Возьми пистолет, – приказывает мозг рукам. – Убей его, прежде чем он убьет тебя». Но руки не реагируют.

Отец взбирается на холм и останавливается рядом со мной, глядя вниз. Его «глок» смотрит мне в грудь.

Какую же ужасную глупость я сделала! А я-то думала, что поступала разумно, когда выстрелила в ветку, а не в него самого. И какими трагическими последствиями теперь обернется это решение! Правда в том, что я не хочу убивать отца. Я люблю его, даже несмотря на то, что он не любит меня. Он использовал мою любовь против меня.

Я жду, когда он добьет меня, и задерживаю дыхание. Он долго смотрит на меня сверху вниз, а затем засовывает «глок» за пояс джинсов и сбрасывает «ругер» с края холма. Переворачивает меня на спину и вытаскивает «магнум» из моего кармана. Я не знаю, откуда отец узнал о нем, но как-то узнал. Затем он достает из кармана пару наручников, без сомнения, тех, которые были на нем, когда он сбежал из тюрьмы, вытягивает мои руки, несмотря на рану, и застегивает наручники на запястьях. Я вся дрожу, стараясь не закричать.

Он отступает, тяжело дыша.

– Вот как надо выигрывать, – говорит он, глядя на меня с торжествующей улыбкой.