Люди удачи - Надифа Мохамед

– А кому выпала честь, Арчи? – спрашивает парень с повязкой на глазу. – Капеллан говорил, что меня могут перевести в другое крыло, если я хочу, но мне вообще без разницы. Он хладнокровно убил ту девчонку, сказал я, мои аплодисменты.

Самсон мнется на периферии небольшой толпы, повернувшись к Арчи одним ухом, чтобы лучше слышать.

– Пирпойнт это был, всегда эта сволочь Пирпойнт, игру в виселицу он оставляет себе. Думаю, помогал ему Аллен, но за это не поручусь.

Махмуд толкает Арчи локтем, привлекая его внимание:

– Что с ним сделают дальше?

– Привезут пепел обратно и похоронят вместе с остальными. Рассказывать об этом не полагается, – он жестом манит остальных обступить его плотнее, – но все они под овощными грядками. Так что, ребята, мы едим картошку и зелень, которые выросли на компосте из заключенных. – И он взрывается хохотом.

– Врешь, – хмурится Махмуд.

– Черта с два! Ночные надзиратели все наперечет мои дружбаны, я развлекаю их болтовней, чтобы не клевали носом на рабочем месте. О чем они мне только не рассказывают… вроде Призрака Лестера.

С дружным стоном тесный кружок начинает распадаться.

– Да вы дослушайте меня, дослушайте – знаете ведь, что я никогда не сплю, да? Так вот, можете мне поверить: пока вы все храпите, как бесчувственные твари, я слышу его – он был старым кочегаром, чернокожим, – он кивает Махмуду, – и я слышу, как он орудует лопатой, как стучит в трубах, будто они прогреваются, но если потрогать их, они холодные, как ведьмина сиська.

– Ох уж эти мне твои байки кокни, – кряхтит Фрэнк, вокруг глаз которого разбегаются веселые морщины.

– Найди мне Библию, и я поклянусь на ней, спроси любого старожила или старшего надзирателя Ричардсона – его отец как раз был на дежурстве у камеры смертников, когда за ним пришли. В двадцать каком-то году. К петле его несли на стуле, потому что левую сторону у дурня парализовало, когда он сначала снес башку своей девчонке, а потом сам хотел застрелиться, да оказалось, что он косорукий. Матрос с Ямайки, вот кто он был, старик Лестер, только умер он еще молодым и в маразм впал уже как призрак, ходит сквозь стены, будто они из паутины. Вы прислушайтесь ночью и услышите его, точно вам говорю.

Парень с повязкой на глазу уже побледнел. Остальные с удовольствием наблюдают за его испугом, насмешливо переглядываются, сворачивая самокрутки и передавая один другому коробок спичек.

– Что-то ты позеленел, Дикки, – конъюнктивит замучил?

– Да нет, я в порядке, только надо спросить одну вещь кое у кого. – Он поспешно улепетывает в здание, опустив голову.

– Ага, беги к няньке, – зубоскалит Арчи.

– Кочегаром? – повторяет Махмуд.

– Так мне говорили. – Арчи сводит глаза к переносице, выпуская дымные кольца толстыми влажными губами.

– И его принесли на стуле?

– Усердие охраны достойно восхищения, никакой работы не чураются, даже самой грязной. Надеюсь, он им хотя бы поясницу потянул или ноги обмочил – хочется же как-нибудь отомстить, верно?

9. Сагаал

– Гнусная старая кошелка!

– Она что, правда гналась за твоей матерью? – Махмуд резко выпускает струю дыма поверх головы Омара. Ладонь он держит на круглом животике сына, пока тот вертит руки дешевого деревянного робота, сидя на отцовских коленях.

– Уж можешь мне поверить, бросилась за нами, когда мы выходили от магистрата. Мы и десяти шагов не прошли, как вдруг она схватила маму за руку и оттащила в сторону.

– Скажи еще раз, что она говорила.

– Она сказала: «Если вы скажете суду, что видели у него пачку наличных, мы можем поделить вознаграждение поровну». Вот бесстыжая.

– А что твоя мама?

– А ты как думаешь? Послала ее подальше! Тогда мерзавка совсем разошлась: «Что же это за мать такая, если позволила дочери выйти за черного?» – а потом и говорит, что мы с тобой вдвоем будто бы приходили к ней в лавку еще давно – угрожать ей! Ну, это мама даже слушать не стала, мы же в то время были в чертовом Халле. Она и оттолкнула ее, и на слова не поскупилась.

Махмуд невольно улыбается:

– Подрались?

– Почти, их судебные приставы растащили, но мама заявила на нее в полицию за всю эту клевету. Не знаю, что будет, если они снова встретятся или, если уж на то пошло, если я ее увижу.

– Только руки не распускай, Уильямс, еще не хватало нам обоим угодить за решетку.

– Ничего не могу обещать, клянусь, у меня от нее кровь закипает. – Лора багровеет даже сейчас, рассказывая о случившемся, на шее проявляются пятна и полосы там, где она, забывшись, водила ногтями по коже.

– Я видел ее на слушаниях – таких только на Дэвис-стрит и встретишь, по виду у нее из костей будто высосали мозг.

– Вампирша, настоящая вампирша.

Махмуд переводит взгляд на Омара, стряхивает с его лица крошки печенья, дотягивается до руки Лоры, лежащей на столе, и мягко пожимает ее.

– Перед тем как ты пришла, я говорил с солиситором.

– И что он сказал?

Встреча оставила у Махмуда чувство неудовлетворенности; сначала ему пришлось несколько недель ждать, когда они наконец выработают стратегию, чтобы ему выкрутиться, а солиситор, похоже, сдался заранее. Он зачитал список свидетелей обвинения – больше тридцати. Махмуд узнал только четыре имени. Док и Манди, конечно, подпевали полиции, как и Билла Хан и человек с ипподрома. Остальные – или случайные люди, вроде того предубежденного старика-лавочника, или осведомители, или, должно быть, на них надавили, чтобы они сказали хоть что-нибудь, потому что полиции есть чем их шантажировать. Солиситор также сообщил, что полицейские эксперты нашли следы крови на его обуви – настолько мелкие, что искать их понадобилось с помощью микроскопа. Говорят, кровь человеческая. Эти ботинки он купил в качестве одолжения у матери Лоры. Ее брат нашел их на свалке, и, поскольку ее мужу или сыновьям они не подошли, она спешила сбыть их с рук и получить за них хоть какие-то деньги. Бог знает, где эти ботинки побывали и сколько народу носило их до него, маалеш, неважно, сейчас с этим уже ничего не поделаешь.

Сколько ни твердил Махмуд, что хочет дать показания на слушаниях, солиситор не согласился, сказав, что этим он выдаст линию их защиты обвинению. Лучше держать карты поближе к себе, как в покере? Так Махмуд и спросил, как следует все обдумав. «Правильно», – сказал солиситор, но правильным это решение не выглядело. Если бы они слышали его, слышали правдивость в его голосе, его бы отпустили. О полиции он невысокого мнения, но в судах