Кино, вино и домино - Мария Арбатова

Ехала она не только не пристегиваясь, но и не глядя на узкую полоску между дорогой в Джераче и дорогой на тот свет, радушно открытой по всему пути отсутствием ограничителя. Путь вниз выглядел настолько убедительно, что фестивальцы прижимались друг к другу, стесняясь потребовать от белокурой безопасности.

Дома выглядели мертво, но вокруг них торчали живенькие цветы в горшках, газончики и автомобильчики. Людей в этом музее под открытым небом видно не было. Выгрузились на площади ровно у бергамотного магазинчика. Ничуть не удивились – весь современный туристический бизнес начинает с завоза не очухавшегося гостя в шопинг.

На столиках возле бергамотного магазинчика ждал мини-фуршет, предлагавший пробовать продукцию магазина. Можно было глотнуть бергамотного алкоголя, поживиться маслинами, местной копченой колбасой и всяческими намазками на хлеб. Фестивальцы мгновенно сожрали, а еще быстрее выпили предложенное, но не полезли внутрь магазинчика, а бросились на площадь трех церквей.

Первая церковь – собор Дуомо – была огромна и оказалась самым большим религиозным сооружением региона.

– Собор является важнейшим памятником норманно-византийского периода и был освящен дважды: в 1045 году и потом в 1222 году, в присутствии Фридриха Второго. Боковые нефы отделены от центрального мраморными колоннами, – на автопилоте начала миловидная итальянская экскурсоводша, – убранство обогатилось за счет греческого святилища Персефоны и других культовых сооружений Локри. Каждая колонна является уникальным памятником архитектуры. Хочу обратить ваше внимание на то, что Джераче сохранило греческую архитектуру в отличие от самой Греции потому, что из-за сейсмической опасности здания строились здесь на фундаменте и из более прочного камня…

Кто-то прилежно слушал ее, кто-то ходил, обнюхивал и ощупывал все двадцать совершенно разных колонн. Кто-то возился с фото– и видеотехникой, кто-то изучал уникальный алтарь, кто-то блаженно расслаблялся в прохладном сумраке святыни после переезда. Вета позировала перед фотоаппаратом у каждой из колонн, используя особо глянувшиеся как шест в стриптиз-клубе.

У входа в собор сидел дед, функции которого прояснились только при выходе. Он не продавал никаких билетов, но начинал орать по-итальянски, требуя на прощание денег. Судя по тону, дед был не попрошайкой, а посаженным мафией мелким и опытным рэкитером. Вечерами он, видимо, сдавал деньги старшему по чину. Это было и противно, и трогательно.

Слава богу, во второй готической церкви Сан-Франческо никакой дед не сидел, хотя все уже искали его глазами. Зато была толпа мадонн, изготовленных из разного материала. На первом этаже ахали музейному богатству – тяжелым золотым, почти не охраняемым коронам и серебряной Матери божьей «в натуральную величину».

А на втором, где, собственно, был храм, а не музей, все пошли вразнос. Рублевские наперегонки побежали к самой красивой Мадонне, фигуристой, как Барби, и раскрашенной, как матрешка. Первой к ней, конечно, пристроилась Галя Упырева. Она упала головой в ноги Мадонны и начала жарко шептать список просьб, проворно отгоняя рукой остальных.

В это время фестивальцев догнал Джакопо, вошедший на второй этаж со своей свитой. Голубоглазый водила, в первый день взявший за дорогу 20 евро, радостно замахал Ольге рукой, как старой знакомой:

– Бонджорно, синьора!

– Куда прешь? – толкалась «в очереди за Мадонной» Олеся. – Я за ней занимала!

– А что у нее можно просить? – спрашивала Вета.

– У этой чего хочешь! Она все сделает!

– А мужика можно? – уточнила Вета.

– Если не женатого и не для блядства, то можно! – разрешила Галя, не поднимая головы с ног Мадонны.

– Наташа, Наташа, иди скорее сюда! Они сказали, что мужика тоже можно просить! – завопила Вета на весь собор.

Джакопо со свитой сели на стулья и с интересом наблюдали за очередью к Мадонне. Когда Галя отошла от святыни, Лера объяснила:

– Вот эти лампочки перед Мадонной как свечки! Если о чем-то попросили, то надо бросить евро, и лампочка зажжется. Означает, что Мадонна услышала!

– Лампочки – это профанация! Лично меня Мадонна и так услышит! – ответила Галя Упырева и пошла договариваться на халяву к святому Антонию.

Слева раздался дикий гогот, очинчиненная фестивальная компания обступила старинную кабинку исповедальни, в которой вдребезги пьяные белый и рыжий клоуны, Егор и Андрей Николаев, устроили неполиткорректный спектакль.

– Киса, я давно хотел спросить вас как художник – художника: а вы рисовать умеете? – громко спросил Егор Золотов, стоя в кабинке исповедальни.

– Грешен, ваше высокопреосвященство, грешен! – завопил Андрей Николаев, упав на колени перед исповедальней, так что концы его длинных седых волос коснулись пола.

– Да не ваше высокопреосвященство, а ваше святейшество! Я – папа римский! – грозно напомнил Егор.

– Нам, татарам, одна хрен… – паясничал Николаев. – Отпусти, ваше святейшество, грехи! По неверию совершал непотребное! Исцели мою душу пропащую!

– Прощаю тебя, сын мой! Отпускаю грехи твои непотребные! – басил Егор из кабинки.

Ольга в ужасе перевела глаза на Джакопо со свитой. Тот сидел как вкопанный, потом встал с побелевшим лицом, перекрестился и вышел. Свита вышла за ним. Все в зале на минуту замолчали.

– А че Джакопо крестится наоборот? Тоже напился? – нарушила тишину Вета.

– Дура, это же католики! – просветила ее Оксана. – У них все наоборот!

– А че у них еще наоборот? – на всякий случай спросила Вета.

– А еще у них кольцо обручальное наоборот! У женатых на левой руке…

– Да ты что? Ты хочешь сказать, что Медичи женат? Блин! Дура я набитая! Я ж ему чуть не дала! – запричитала Вета на весь собор.

Ольга быстро вышла на улицу. Было противно. Хотелось побыть одной. До обеда в ресторане, который показали по дороге, было еще полчаса.

Перед храмом на ступеньке сидел разморенный солнцем и бергамотным алкоголем Ашот Квирикян с шапкой. Куколка снимала это шоу на видеокамеру. При виде Ольги известный сценарист завопил:

– На меня снизошло откровение! Я просветлился, подайте на новый фильм!

Тут на площадь вышла толпа пожилых американских туристов и, услышав вопли пожилого лысого носатого господина, доверчиво и жалостливо потянулась к кошелькам.

– Куколка, умоляю, снимай, как они мне подают! – закричал Квирикян, сохраняя для американок жалобную интонацию. – Я продам этот ролик Первому каналу! Только композицию выстрой, как я тебя учил!

Ольга пошла внутрь пустых жарких улиц, как внутрь исторического фильма. Наглухо закрытые храмы из грубых серых кирпичей, обросшие мхом стены, выщербленные ступеньки, ржавые решетки, странная арка со странными солнечными часами, улочки ровно на ширину двух идущих рядом людей, старые зубчатые заборы… Если бы не веселенькие занавески, можно было бы подумать, что в городе-призраке уже лет сто никто не живет.