Кино, вино и домино - Мария Арбатова

И вдруг вмешалась переводчица Лера:

– А вот мы ездили в Равенну. И жили в гостинице, переделанной из приюта для девочек-сирот. Его закрыли потому, что сироты кончились. А бывшие воспитанницы приезжают раз в год встретиться с воспитательницами-монахинями. В Италии теперь нет детских домов. Только очереди за сиротами с Украины, из России и Молдавии…

– Мы с женой тоже возьмем! Мы собираемся! – объявил Голубев, но никто ему не ответил. – Двойняшек, мальчика и девочку. Это сейчас считается круто, когда берешь сразу мальчика и девочку.

И снова никто не ответил. Эту пару обходили, как мебель. Они безуспешно пытались выделиться из среды фестивального планктона, который никто из випов не запоминал по именам.

– Главное – успеть до сиесты! – капризным голосом вскричала Печорина. – Дина, мы успеваем до сиесты?

– Не трогайте Дину, пусть спит, вы ее укатали! – зашипела на нее Лиза. – Успеваем, успеваем! Да там всего один магазин с бергамотом. Один на всю деревню.

– Я ваще не понимаю, как можно закрывать магазины, когда прет турист! – возмутилась Вета.

– У них сиеста – это национальная идея, – пояснил Андрей Николаев. – А у нас нет национальной идеи… Поняла?

– В Риме говорят, что в сиесту по улицам гуляют только собаки и французы, – добавил Руслан Адамов.

– У них национальная идея – развести туриста! – предложила свою версию Наташа. – Здесь сок и кофе у барной стойки стоят в два раза дешевле, чем за столиком. Они обязаны предупреждать об этом при въезде в страну!

– Нет, у них национальная идея – пытки курильщиков! – вспомнил Ашот Квирикян. – Даже если ты нашел, где купить сигареты, то курить нельзя нигде. Вчера на экскурсии попытался закурить на улице… На улице!!! Мне итальянец говорит, синьор, штраф за курение двести пятьдесят евро, побереги кошелек. Я чуть не проглотил сигарету!

– А на мою трубку в кармане смотрят, словно это граната с вырванной чекой, – подтвердил Руслан Адамов. – Сейчас Пикассо не смог бы здесь написать «Мальчика с трубкой»!

– У них национальная идея – традиции. Наша калабрийская ндрангета в сентябре празднует День Богоматери гор. Устраивает что-то типа музыкального фестиваля, – сказал Егор Золотов. – Прямо там, где раньше прятались каторжники и преступники. Собираются и поют!

– А у нас бы такой фестиваль где проводили? – спросила Печорина.

– На Колыме! – загоготал Андрей Николаев.

– Да не перебивайте Егора! А что раньше делала эта ндрангета? Как сейчас, мафиозничала? – спросила Наташа, она была совершенно уверена, что во всем мире чист только бизнес ее детей.

– Ндрангета защищала южан от издевательств Бурбонов. Кстати, у них песни почище наших лагерных. Мне один раз переводили колыбельную: «Ты должен поскорее вырасти, сынок, чтобы отомстить убийце своего отца! Его пистолет и нож ждут в тайнике, пока ты вырастешь!» – продекламировал Егор.

– Спиши слова! – закричал Андрей Николаев. – Я открою этой песней свой юбилейный концерт в Кремлевском дворце съездов!

– И вы думаете, что эти потные толстячки типа Джакопо могут кого-то убить? – усомнилась Вета, оторвавшись от ваяния ногтей.

– А зачем самим убивать, если они могут приказать убить? – подмигнул Шиковский.

И все замолчали.

– Ой, какие мы тут все дистиллированные! – захохотала Лиза. – А пусть каждый сосчитает, сколько у него в России близких или знакомых, быстро сделавших деньги? И сколько трупаков за этим навалено?

И все снова замолчали. Теперь уже надолго. Особенно рублевские. Только Наташа вскрикнула:

– У моих детей безупречный бизнес!

И все заржали, как после анекдота про ежиков. Все читали в Интернете сайт компроматов «Стрингер» и знали оттуда, что у детей Наташи стремный бизнес – рейдерство под видом экономической экспансии.

Да еще и партнер ее сына недавно исчез из своего особняка, оставив от себя только пятна крови. Сын после этого послал к нему водителя за чемоданом с документами, так водитель до сих пор сидит, боясь сдать пославших.

Ольга подумала, что среди одноклассников она таких не знает. Впрочем, нет, был Сашка Степанов, которого застрелили в его новой квартире на улице Горького. А потом по телевизору рассказали, что он крупный бандит.

Сашка Степанов ухаживал за Ольгой в младших классах, ставил подножки, подкладывал на стул кнопки. Он никогда ей не нравился, эдакий суетливый, неуверенный в себе троечник. И даже когда незадолго перед смертью кидал пальцы на встрече выпускников, все равно выглядел суетливым, неуверенным в себе троечником.

Среди университетских однокурсников таких было несколько. Один ушел в квартирные маклеры, да такие, что ездил в бронированном джипе с автоматчиками. Второй занялся нефтью, потом долго прятался на соседнем полушарии, теперь вернулся, видимо, грохнув своих обидчиков, и начал спиваться в своих хоромах. Третий… Господи, да не так уж мало.

Ольга всю жизнь держалась за мужа еще и потому, что он был чистый человек. Интеллигентный лох, дающий более значительное чувство комфорта и устойчивости, чем ухаживающие финансовые лихачи, взлетающие на воздух на навороченных тачках, оставляя от себя брызги этикеток и тяжбы многочисленных жен о разделе наследства.

– Хорошо, у них национальная идея – мафиозная честь, а у нас? – настаивал Андрей Николаев. – А у нас какая национальная идея?

– Сулейманов в реанимации, а он у нас самый умный. Ему Министерство культуры поручило знать, какая у нас национальная идея, – отшутился Ашот Квирикян, – а нам не по чину!

– Я вот недавно бродил по Гоголевскому и наблюдал старичков, играющих в домино. И понял, что наша национальная идея – домино, – неожиданно включился Руслан Адамов. – Если у тебя нет подходящей фишки, ты выбываешь из игры и тебя объявляют козлом. Это ведь даже называется «забивать козла». Наша национальная идея объявить человека козлом и забить его за то, что у него всего лишь в важный момент не оказалось нужной фишки…

И все замолчали. Аж до Джераче.

Дорога при подъезде к старому городу оказалась крутым серпантином, и автобус полз кругами, как «улитка по склону Фудзи». Вид из окна завораживал, земля, как при подъеме самолета, отплывала все дальше и дальше.

Когда-то местное население спаслось от атаки сарацинов, следуя за ястребом-перепелятником высоко в горы. После чего город и назвали именем пернатого Сусанина, по-гречески птица называлась ierax.

Джераче, при всей своей эстетической безупречности, выглядел экспонатом не художественного, а именно археологического музея. Подъезжая, увидели вылепленный из светлой глины, обожженный солнцем и совсем не раскрашенный город-муляж.

Внизу зеленели горы, темнело море, блестели яркие молодые крыши домов; а здесь все было покрыто выгоревшей на солнце седой пылью.

На площадке, означающей «приехали», стояли магазинчики, стела с мадонной и расписной паровозик, в каких возят туристов по знаковым местам. Народ выскочил из автобуса в очереди в магазин и туалет, а кряжистая белокурая итальянка начала возить в микроавтобусе партии фестивальцев туда, куда не мог вскарабкаться автобус.