Я никогда не - Малика Атей

– Я тогда лучше пойду, – пошутил Вова.

Никто не рассмеялся.

– Там сегодня так красиво, просто Нарния[58]. – Бахти нарушила негостеприимное молчание.

– Только очень холодно, – Вова подул на худые малиновые руки, – аж сопли возникают.

Вова не обратил никакого внимания на мои старания. Он отодвинул высокую белую свечу подальше от себя, молча съел свою порцию утки с красносмородиновым соусом и, шмыгая, уставился в окно: все было покрыто снегом и окрашено в удивительный, мягкий розовый свет.

– Капец там холодно, – пробормотал Вова.

– Может быть, – шепнул мне Ануар, – следовало ценить Юна?

Мы начинали играть сразу – как справедливо отметил папа Бахти, пить имеет смысл на голодный желудок.

– Я жду честной игры от всех и от каждого. – Я торжественно процитировала слова мадам Трюк, которые она как-то сказала перед матчем в квиддич.

– Я никогда не выдавливал прыщи, – начал Ануар.

Все выпили, Вова посмотрел на Ануара с новым уважением.

– А что ты делаешь, когда он прям прет, прям просится? – спросил Вова.

– Я всегда занимался сексом, – серьезно сказал Ануар. – Превентивные меры.

– Примитивные меры, – возразила Анеля.

– Я никогда не ходила в школьный туалет. – И сразу после своих слов Бахти отпила, зная, что она такая наверняка одна.

– Не может быть, – у Вовы округлились глаза, – да не бывает такого.

Бахти пожала плечами.

– Ааа, – улыбнулся Вова. – В смысле по…

– Нет. Вообще нет.

– Спасибо тебе, дорогая, – Анеля разглаживала рукой складки на скатерти, – что помогаешь мне держать диету.

Через несколько кругов мы сделали перерыв, и я с девочками пошла доделывать десерт.

– А что делать, чтобы прыщи прошли? – решился спросить Вова, зайдя на кухню.

– Пройдут, когда родишь, – ответила я.

На мгновение пятнистое лицо Вовы озарилось надеждой.

– Не ешь сладкое, – сжалилась над ним Бахти. – И главное, не пей сладкое.

– Ну капец, – ответил Вова.

Немного потоптавшись возле нас, он вышел, вжав многоугольную голову в покатые плечи.

– Господь Бог зажопил этой стране тестостерона, – сказала я тихо, как произносят проклятье в театре в сторону.

Я раскладывала в широкие бокалы слои десерта, а Бахти с Анелей делали вид, будто помогают мне. Они с восторгом согласились облизать ложки, которыми я накладывала муссы, и выскоблить остатки из мисок (Бахти обрадовалась этому заметнее, чем когда на прошлой неделе Баке дал ей штуку баксов на карманные расходы). На пороге кухни возник лапочка Ануар. Кариму позвонили, он спросил разрешения поговорить в моей комнате, и Ануар небось не хотел оставаться наедине с Вовой, которого сам и привел. Он принял прильнувшую к нему Бахти в ласковое, большое объятие, поцеловал ее макушку, убрал ниточку, прицепившуюся к ее кофте-кенгуру.

Я бросила взгляд на Анелю – она делала вид, будто не замечает нежностей Ануара с Бахти, но, как всегда в эти моменты, лицо у нее одновременно надулось и обвисло, похожего эффекта добиваются гиалуронщицы со стажем. Я сказала им взять по два бокала и идти в зал. Анеля оторвалась от телефона, которым якобы была занята и на который сообщения приходили, только если она писала первой, с ненавистью посмотрела на руку Ануара, лежавшую сильно ниже талии Бахти, и взяла бокалы, держа их только подушечками пальцев. Мне показалось, что подспудно Анеля хотела разбить их – чтобы стекло порезало ей руку, и чтобы кровь испачкала кремовое платье, и чтобы на нее обратили хоть какое-то внимание.

– К десерту будет лимончелло, – я извлекла из бара графин с круглой крышечкой из молочного стекла, – я нашла повара-итальянца, который сам его настаивает.

Все оживились – даже Анеля, – но Вова, о котором Кора успела забыть и который сидел, как несчастная сутулая девочка, в углу, весь скривился.

– Ой не знаю, – сказал он скрипуче, – это типа сладкий самогон получился?

– Нет, не то чтобы, – лаконично ответил ему Карим и разлил лимончелло по стопкам.

– А я слышал, – не унимался Вова, – что это очень крепкий напиток. У меня от крепкого изжога.

– Тогда тебе десерт нельзя. – Я забрала у него бокал и отставила его на подоконник. Вообще, ему и впрямь не стоит употреблять сладкое, но я попыталась немного рассеять свою к нему жадность: – У тебя не будет изжоги, Вова. У тебя будет похмелье, и завтра ты сможешь лечиться, пить рассол и газированную водичку, за пивом кого-нибудь пошлешь. Ты будешь так занят, Вова, что на время забудешь о тленности бытия.

– Похмелье позволяет почувствовать себя очень молодым, – подхватил Ануар. – У тебя перестанут болеть седалищный нерв и левая рука, у тебя будет состояние здоровых людей, которые еще могут позволить себе травить свой организм и портить печень.

– Саша передает всем привет. – Анеля положила телефон на самый край стола, что ужасно меня нервировало, и так убрала волосы за ухо, чтобы они тут же снова упали ей на лицо.

– Он думал приехать? – спросила Бахти.

– У них там с Айей не все гладко. Ну и соответственно, ему надо правильно расставлять приоритеты, отношения – не отношения, друзья – не друзья, – сообщила она с таким важным видом, как если б плохой верстальщик Саша Юн был кинозвездой Китом Харингтоном[59] и знать подробности его личной жизни было кому-то интересно.

За окном возобновился снег, он падал так медленно, что казалось, будто снежинки, наоборот, поднимаются от земли вверх, притягиваясь магнетическим бело-розовым небом. Подрагивало горячее мерцание свечей, блестел яркий напиток, и ледяная смородина, которую я поздно достала из морозильника, от тепла покрылась изумительно красивой изморозью. Карим внимательно смотрел на меня трезвыми темными глазами. Алкоголь спускался из горла прямо к низу живота, я невольно вспомнила, как одним давним летом Карим целовал меня между ног, сидя на дне душевой. Он сидел в глубоком плие, похожий на скульптуры в фонтанах Бернини[60] – анатомически совершенный, каждая твердая, античная мышца очерчена. Мои длинные волосы облепляли грудь, повторяя ее форму, как у русалок, и, достигнув сосков, вода стекала с них на его плечи и ноги. Он больно поцеловал внутреннюю часть моих бедер, коснулся меня внизу мягким плоским языком и поцеловал меня долгим поцелуем, как целовался со мной самой.