Священная ложь - Стефани Оукс

– Пусть сама решает, сын, – перебил его Вейлон. – С выпивкой легче терпеть боль.

Я покачала головой.

– Надо промыть раны, – сказал Вейлон. – Боль будет адская, нужно ее чем-то заглушить.

– Н-не хочу, – пробормотала я.

– Ясно. Ладно, я тебя понял, – отозвался тот, велев Джуду принести ведро и нагреть воды. – Скоро у нее начнется лихорадка, если еще не началась. И она почти гарантированно убьет ее. Надо будет сбивать жар.

Джуд принес со двора котелок с водой и поставил на огонь. Раздув тлеющие огни, он опустился передо мной на колени, заслонив собой все, что происходило в комнате. Я видела лишь его лицо. Вейлон окунул оба мои запястья в миску, полную самогона. Я пыталась сдержать крики, чтобы нас не услышали в Общине, но те сами рвались из груди.

– Знаю, знаю, знаю, знаю, – шептал Джуд.

Он держал мою голову на коленях, пачкая кровью щеки. Моргал и плакал, лихорадочно озираясь по сторонам, словно искал хоть что-нибудь, способное унять мне боль.

– Минноу, – сказал он. – Видишь свет?

В хижине было лишь одно окно, сквозь которое виднелись верхушки сосен, залитые лунным светом.

– Это фонарики лесного народца, – сказал Джуд. – Они ростом по колено и зверски кусаются, но если поймать одного, он должен будет исполнить три твоих желания.

Накатила новая волна жгучей боли, и я испустила еще один крик сквозь стиснутые зубы. Знала, что боль невыносима, и все же каким-то чудом продолжала ее терпеть.

Джуд снова заговорил, тихо и пронзительно:

– Я позже схожу, поймаю одну фею, Минноу. Хорошо?

– Хорошо, – машинально прохрипела я.

– Сперва я пожелаю вернуть тебе руки. Потом – чтобы мы уехали отсюда в наш собственный маленький дом, где нас никто не сумеет найти. Слышишь меня?

Я кивнула один раз, другой. Хотя, может, это просто мышцы от боли свело судорогой.

– А в-третьих… В-третьих, я пожелаю смерти человеку, который это с тобой сотворил. Нет, я сам все устрою. Позабочусь о том, чтобы он больше никогда не сделал ни единого вдоха; ни в этом мире, ни в загробном.

* * *

На следующий день, очнувшись, я первым делом извергла на утоптанный земляной пол большую лужу рвоты. Не утерев губ, потому что не было сил поднять руку, медленно уложила голову на диванную подушку. Кожа до локтей стала мертвенно-белой, а культи – распухшими и бордово-красными. На каждой чернела цепочка толстых швов.

– Ты выглядишь хуже смерти, – раздался голос.

Я медленно повернула голову. За кухонным столом сидел Вейлон. Впервые я увидела хижину изнутри. Все предметы интерьера были грубо сделаны вручную. Наверное, сам Вейлон их и смастерил.

– Чувствую себя не лучше, – призналась я.

– Сын про тебя никогда не рассказывал. Ни разу.

– Я про него своей семье тоже не рассказывала.

– Почему? Дети ничего не должны скрывать от родителей.

Я вспомнила, сколько раз Джуд приходил ко мне с синяками и порезами, от которых на коже потом белели шрамы. И сколько шрамов осталось у него в душе.

«Может, стоит самого себя спросить, почему Джуд хранит от тебя секреты?» – подумала я.

Через заднюю дверь вошел Джуд с охапкой дров, свалил у камина.

Вейлон встал и вышел.

Джуд сел рядом со мной на диван. Сегодня глаза у него были сухими, но что-то в них изменилось. Он крепко стискивал челюсти.

– Джуд, что случилось?

– Ничего.

– Нет, правда. Что случилось?

Он вздохнул и потрогал указательным пальцем темный полукруг под глазом.

– Я просто… просто не могу понять.

– Что понять?

– Как такое вообще можно сделать?

– Мой отец служит Пророку.

– Так это твой отец сделал?!

– По приказу.

Я произнесла это не без трепета, только сейчас осознав, что отец отрубил мне руки, повинуясь чужой воле, ради своей веры.

– Но ведь все остальные знали… знали, что тебя… мучают.

– Знали.

– И никто не вмешался. Не заступился за тебя. Как же так? Как?!

Из его глаз полились слезы – злые, страшные.

– Они сумасшедшие, Джуд. Все до одного. А сумасшедшие люди творят странные вещи.

Он открыл рот и произнес так тихо, что я еле разобрала:

– Я его убью.

– Кого? Пророка?

Джуд кивнул.

– Он все равно когда-нибудь умрет, так что я не возьму грех на душу. Но лучше от моей руки. – Он вытянул перед собой ладони, перебирая пальцами. – Хочу, чтобы он смотрел мне в глаза и понимал, что натворил.

Для Джуда по-прежнему все решала сила. Он искренне верил, будто заставит Пророка осознать свои ошибки и раскаяться.

Жаль, что я не в состоянии выразить словами, насколько обыденной для нас стала жестокость. До того момента, пока не увидел меня без рук, Джуд не сознавал, насколько все мы склонны к насилию. Я и сама не колеблясь совершала страшные поступки при первой же возможности, как в ту ночь, когда избила Филипа Ланкастера.

В детстве надо мной часто измывались. Почему же я не могла ответить тем же? Хотя бы самую малость… Просто чтобы понять, что я тоже способна на многое.

После отбоя мы с Энджел сидим бок о бок на моей койке рядом с тусклой настольной лампой, припаянной к раме; я читаю фантастический роман, а Энджел – какую-то заумный учебник по нейробиологии. Через минуту я закрываю книгу и вздыхаю, глядя в темную даль тюремного коридора. Из некоторых камер тоже пробивается свет: девушки допоздна читают или пишут родным письма.

Когда я снова вздыхаю, Энджел хмыкает.

– Опять думаешь про Джуда!

– Ну извини.

– Со мной такого не бывает.

– Чего – такого?

– Чтобы кто-то лез ко мне в голову. Ну, кроме Карла Сагана, разумеется, но он не в счет.

– Я не знаю, что мне делать.

– Ты сидишь в тюрьме. Как будто у тебя есть выбор.

– Когда выйду, я могу найти Джуда. Уйти в лес и больше никогда не возвращаться.

Энджел молчит, водя пальцами по корешку толстого тома.

– В пещерах не бывает книг, – произносит она наконец.

Я киваю. Готова ли я ради Джуда потерять все, что успела получить здесь взамен? Год назад я ни секунды не раздумывала бы. Сейчас…

– Хочешь услышать одну клевую вещь? – спрашивает Энджел.

Я пожимаю плечами.