Госпожа камергер - Виктория Дьякова

И вот уже почти десять лет она здесь. Но по-прежнему без него. По счастью, как и предполагал генерал Ермолов, сообщение о гибели князя Потемкина направили ошибочно. Он оказался жив, но тяжело ранен. Его отряд еще долго блуждал по горам, пока вышел к своим. Сашу сразу же направили в Тифлисский госпиталь, где княгиня Лиз выходила его, и он поправился.

После ранения князь Потемкин вернулся в Петербург. Снова участвовал в дуэли из-за княжны Лейлы с князем Голицыным. И снова угодил на Кавказ. Но больше Мари-Клер не виделась с ним.

Однажды в Тифлисе, где она передавала собранные сведения русскому командованию, она едва не столкнулась с Сашей нос к носу. Князь направлялся с приятелями в чайхану, и Мари-Клер пришлось юркнуть в узкий грузинский двор, чтобы полковник ее не заметил. Он ничего не знал толком о ее судьбе. Она же, поговорив с генералом Ермоловым за несколько дней до отъезда княгини Лиз на Кавказ, сама выбрала свой дальнейший путь.

Русский корабль, выйдя из Севастополя, привез ее в Марсель. И вот она снова под сводами родного монастыря, среди ажурных мавританских решеток и пальмообразных мраморных колонн. Снова стучит, бьется в берег Средиземное море. Чайки с криком носятся над ним…

– Ты полюбила, девочка моя, – с нежностью говорит ей сестра Лолит, гладя по волосам, – такое случается. Почти со всеми. А с кем не случается – они несчастные люди. Я тоже когда-то любила. Когда-то очень давно я жила совсем в другом краю. Там высокие горы, вершины которых теряются в облаках, на лугах в ущельях пасутся отары овец, там растет самый вкусный на свете виноград, вкуснее, чем здесь, во Франции, и из него изготавливают прекрасное, терпкое вино. Прошло немало лет, как я уехала оттуда, но до сих пор мне кажется, что никогда я не ела такого вкусного хлеба, как в своем родном доме, в далеком детстве. Тот юноша, который захватил примерно в твоем возрасте мои девичьи мечты, носил звание грузинского принца и принадлежал к древнему роду. Но род его был хоть и знатен, но беден. Юноша скакал на белом коне и ни в чем не знал страха. Так он и прожил всю свою жизнь, на белом коне, ни в чем не зная страха. Он дарил мне нежные горные цветы и называл «голубкой».

Однажды он ушел на войну, он ушел служить единоверной православной России и отличился при штурме крепости Измаил на Дунае. Князь Потемкин заметил его, с тех пор он остался неразрывно связан с той страной. Он просил меня ждать его. И я ждала. Пока на мой родной край не напали персы. Они вырезали всех моих родных, с чужими людьми я бежала из объятых пламенем гор, сама не зная куда, ни на что не надеясь, ничего не имея. Меня подобрала семья сирийского купца и взяла в услужение. Они увезли меня с собой за море, жена купца умерла, дети его выросли. Он был с нежностью расположен ко мне и дал мне в жизни богатство и то, что иные называют счастьем. После же его смерти я приняла постриг в Палестине и оказалась здесь.

Жизнь разлучила нас с моим возлюбленным. И я никогда больше не встречалась с ним. Но я знаю, что он прошел славный путь. Он командовал армиями, его награждали русские государи, его любили солдаты. В битве с французами под Москвой он был тяжело ранен – он вел своих солдат все так же, как в молодости, верхом на белом коне, ни в чем не ведая страха. И они шли за ним. Потом он умер. Много лет я лелеяла мечту поехать в Петербург и увидеться с ним, но возможность мне не предоставлялась. Только после его гибели обстоятельства сложились, и я оказалась в России. Я плакала над его могилой через тридцать лет после того дня, как мы виделись в последний раз. Не знаю, помнил ли он обо мне. Но я любила только его одного. Всю жизнь. Люблю и помню и сейчас. Поэтому я решилась помогать России, чтобы исполнить долг, который он не успел отдать ей до конца. И потому что Россия изгнала персов из Грузии, защитив мой сожженный дом.

– Как же звали того юношу, вашего возлюбленного, сестра? – едва слышно спросила у нее Мари-Клер.

– Князь Багратион. Генерал и князь Багратион.

* * *

Вечер над Москвой-рекой все сгущался – теплый, светлый. На широкой поляне перед самым лесом серебряно светился чешуйками купол часовни. Слышалось отдаленное мычание коров – пастухи гнали с пастьбы стада. Небо играло звездами, и словно зачарованный их небесным огнем вспыхнул сноп пламени рядом с часовней.

– Ой, что это? – вскрикнула Мари-Клер и испуганно схватила Сашу за руку.

– Не бойтесь, мадемуазель, – успокоил ее князь, – это всего лишь костер. Кто-то из пастухов разжег, верно, чтобы передохнуть с пути, – она не отнимала руки, и он держал ее в своей. Ветер колыхал светлые завитки волос Мари, падающие на цикламеновый шарф, который она все так же взволнованно сжимала свободной рукой.

– Возможно, вы желаете прогуляться, мадемуазель, – по-прежнему ровно предложил ей Саша.

И она не согласилась, не посмела согласиться, только выдохнула из себя:

– Да… Я желаю…

Понимая ее скованность в отношении к нему общей непривычкой к русской жизни, Саша крикнул в сопровождающие им верного Афоньку, который скоро возник перед хозяином.

– Никак за дровишками на ночь глядя собрались, ваша светлость? – спросил у молодого князя с хитрецой, слегка прищурив косоватый глаз.

– Не за дровишками, за дровишками завтра с тобой поедем, – отвечал ему Саша беззлобно. – Вот мы с мадемуазель на прогулку нынче отправиться решили, так ты как знаток здешних травок-муравок расскажи, что и как растет, чтобы мадемуазель знала, да с родным французским сравнить могла после.

– Про травки-то легко расскажем, – согласился Афонька, – всякой всячины в округе полно. Встречаются и очень нужные.

– А какие травки нужные? – спросила у него Мари-Клер с заинтересованностью.

– Травки любые нужные, мадемуазель, – отвечал ей степенно Афонька, почувствовав важность от того, что завлек девицыну головушку. – А дороже всех – трава арарат. Она ключ имеет в себе ко всем иным травам. Коли встретится – покажу. Хотя сказывают старухи, давно уж в наших краях она не попадалась. Что ведуньям досталось от древних наставниц их в засухе – то и пользуют поныне.

Известив княгиню Лиз, что собираются выйти за пределы усадьбы, они направились к задней калитке, откуда до леса путь лежал ближе. Денщик пошел немного впереди, а Саша поддерживая Мари-Клер под руку, вел ее следом. Прошли вдоль поля, вспаханного под пар. Здесь Афонька сорвал несколько пучков травы – высокой, с иголочками.

– Кавыка, – объяснил он Мари-Клер со старательностью, – скоту хорошо привязывать для спокойствия под хвост.

Саша засмеялся весело, послушав его, а Афонька только глянул на него с сердитостью – пошел дальше. Мари-Клер же никак не могла уяснить себе, зачем скоту что-то еще привязывать – какая нужда в том? Но спросить не решилась.

Пройдя по ложбине, поднялись на пригорок – быстрым глазом Афонька углядел траву-рясну:

– Видите, мадемуазель, – говорил он, сорвав пучок травы, – трава такая синенькая. Ее всякий муж, который жене своей не верит, под подушку кладет. Она во сне все секреты ему и выскажет, не просыпаясь.