Потерянные сердца - Эми Хармон

Восемнадцать повозок отделяются от каравана и продолжают путь под предводительством человека по имени Клэр Маккрей, которого выбрали главным. Многие плачут, понимая, что мы вряд ли увидимся снова. Мы все знали, что рано или поздно наши пути разойдутся, но тем, кто сблизился за эти тяжелые месяцы, все равно непросто расстаться.

После прощания мы продолжаем путь. Осталось двадцать две повозки и половина животных. Наши взгляды устремлены на юг, куда свернула дорога. Но я не думаю ни о Калифорнии, ни о милях, которые еще предстоит преодолеть. Не думаю о землях и зеленых долинах, не думаю даже о дне, когда это все закончится. Мои мысли сосредоточены на Форт-Бриджере.

МЫ ПРОХОДИМ ЕЩЕ семь миль до конца дня и встаем на ночевку возле реки Биг-Сэнди. Наш круг стал маленьким и непривычно тихим. Вода грязноватая, но течение быстрое, и Эбботт говорит, что из реки можно пить, хотя вкус кажется неприятным после прохладных сладких родников, которые остались позади. Мы переливаем во фляги оставшуюся у нас воду, прежде чем доверху наполнить бочки из Биг-Сэнди. Тридцать миль нам придется пройти по краю пустыни, где найти влагу будет непросто, особенно в конце июля.

Нам на пятки никто не наступает. Если за нами и есть еще караваны, то только мормоны, чей путь заканчивается в долине Соленого озера, всего в сотне миль к западу от Форт-Бриджера. Оставшееся расстояние тревожит всех. Мистер Колдуэлл и другие почти каждый день донимают Эбботта своим ворчанием. По вечерам мужчины собираются на совет без женщин лишь затем, чтобы потом разойтись каждый к своему костру и спросить мнения жены. Хотя, может, так делает только наш папа.

У мамы начался сильный кашель. Она старается его сдерживать, но время от времени он все равно вырывается, сотрясая ее исхудавшую грудь. Мама уверяет всех, что кашель только звучит страшно, но на самом деле не причиняет боли. Сухой пустынный воздух только ухудшает ее состояние, как и пыль, и она весь день сидит в фургоне с Ульфом, плотно задернув холщовый полог, но до нас все равно доносится ее кашель. Мама пытается убедить меня, что ей нужно ушить мое зеленое платье.

– Как же ты его наденешь, если оно не по размеру, – говорит она, но все это просто отговорка, чтобы мы не расстраивались, что мама вынуждена все время прятаться.

Мы кормим Ульфа из ложечки, окуная ее в чашку с козьим молоком и капая ему в рот понемногу. Это утомительное и долгое занятие, но с каждым днем маминого молока все меньше, и малышу его не хватает.

Я не стала говорить ей, что Джон хочет купить мне новое платье. Это не важно. Она рада за меня и за него и довольна тем, что мы решили не ждать до конца пути. Джон теперь ест с нами, сидя на земле рядом со мной и облокотившись на седло, с которым он каждый вечер приходит к нашему костру. Как и прежде, мы не касаемся друг друга в присутствии других, но по каравану уже разлетелась новость о том, что в Форт-Бриджере состоится свадьба. Скорее всего, это Уэбб всем раструбил. Он не умолкая рассказывает каждому, кто готов слушать, что Джон будет его новым братом и они вместе откроют свое дело, когда мы доберемся до Калифорнии.

– Я тут думал, какое бы нам выбрать название, Джон, – объявляет он. – «Мулы Лоури – Мэй». А вот такое будет клеймо. – Он берет палочку и рисует на земле объединенные в одну эмблему буквы «Л» и «М».

– Хорошая идея, – кивает Джон. – Мне нравится.

– Ты тоже можешь вступить в долю, Уилл, – добавляет Уэбб, чтобы тот не чувствовал себя лишним.

– Я не хочу разводить мулов, – отвечает Уилл. – Я хочу охотиться целыми днями. Стану траппером, как Дэниэл Бун.

Уилл не выпускает из рук лук и стрелы и постоянно во что-то стреляет. Уэбб таскается за ним, повторяя, что теперь его очередь, но на самом деле ему приятнее возиться с мулами, чем упражняться в стрельбе. У него даже есть лассо, которое он то и дело раскручивает над головой, когда едет верхом. Плут и Тюфяк давно привыкли к тому, что он постоянно вертится в седле, а бедняжка Герта попадает в аркан по несколько раз на дню.

– На свете нет ничего лучше мулов, правда, Джон? – спрашивает Уэбб.

Мечты Уилла его мало занимают.

– Ох, не знаю, Уэбб. Может, кое-что и найдется, – отзывается Джон.

Он бросает взгляд на меня, а Уэбб морщит нос.

– Что-то ничего в голову не приходит, – надувается он. – Совсем ничего.

– А как же мамины песни, булочки с черникой и рисунки Наоми? – возражает Уилл, как всегда пытаясь уладить спор.

– Да, это я люблю, – соглашается Уэбб. – Вот бы сейчас булочку с черникой. А что ты любишь больше всего, Джон?

Джон ерзает, смущенный таким личным вопросом.

– Тут надо подумать, – отвечает он, а мама приходит ему на выручку:

– А я больше всего люблю пирог с пахтой, бирюзовый цвет, смех Уэбба, молитвы Уилла, храбрость Уайатта, дерзость Наоми, папину любовь, сопение Ульфа и дружбу Эмельды. – Мама улыбается ей, чтобы вовлечь ее в разговор.

Колдуэллы, Бингамы и Эбботт пришли к нашему костру попить кофе и побеседовать. С тех пор как караван разделился, нам всем стало как-то одиноко, и по вечерам люди начали собираться вместе, почти как в начале пути.

– Еще я люблю рассказы Уоррена, добродушие Элси и терпение Джона, – добавляет мама, глядя на последнего с извиняющейся улыбкой.

Она права. По отношению к Уэббу Джон терпелив, точно Иов.

– А ты что любишь, папа? – спрашивает Уэбб, превращая разговор в своего рода игру.

Отец перечисляет небольшой список: свежее мясо, крепкий сон, чистую воду и легкую дорогу. Все то, чего нам в последнее время не хватает. Все по очереди отвечают на вопрос, и, когда игра заканчивается, все мы испытываем прилив меланхолии и голода после напоминания о яблочных пирогах, мягких перинах и купании в теплой ванне посреди кухни. Элси Бингам засыпает на боку, устроив голову у мужа на коленях и положив руки на подросший живот.

– Споешь нам песню, мам? – просит Уэбб, когда все умолкают.

Мы устали, но никому не хочется вставать и готовиться ко сну.

– Сегодня я петь не смогу, Уэбб. В горле першит. Я спою завтра, когда кашель пройдет, – говорит мама.

– А Уоррен в дозоре, так что он не сможет рассказать нам историю, – вздыхает Уэбб. – Джон, может, ты знаешь какие-нибудь истории?

Дюжина взглядов устремляется на Джона. Байки Эбботта мы слышали столько раз, что уже надоело, а папа, хоть убей, не умеет рассказывать. Джон ставит на землю чашку и выпрямляется, как будто готов обратиться в бегство.

– Пожалуй, знаю, – отвечает он так тихо, что все подаются вперед, чтобы его расслышать. – Не уверен, что это правдивая история. И не знаю, новая она или старая. Мне ее рассказала бабушка в нашу последнюю встречу. Это история о Ястребе, молодом пауни. Моя мать была из племени пауни, так что я, пожалуй, тоже к нему отношусь…