Признание в любви - Борис Гриненко

Буквально вот-вот день рождения. Готовимся символически, закупаем гостям сладкое, фрукты. Для тех, кто желает выпить, стоит большущий запас, чего там только нет. От хорошего коньяка и виски до саке из Японии и ракии из Болгарии и, конечно, вина, ликёры. Накопилось за время отсутствия выпивок. Год не високосный, кто-то хочет быть первым поздравляющим 28 февраля, а кто-то последним – 1 марта.

С утра обсуждаем, то есть, я рассказываю, план поездки в клинику на Ветеранов. Ира вспоминает про каретные часы – принёс. О них и о времени забыл… разве до этого? «Сейчас, – говорит, – сама заведу, чтобы хватило». Меня отвлекает междугородный звонок, иду за городским телефоном. Не дослушал, до чего должно хватить.

Каретные часы с получасовым боем – раритет, французские, от Ириного прадедушки, позапрошлый век. У них интересный музыкальный механизм с программным валиком, звуковой гребенкой, состоящей из нескольких секций с зубцами и пружинным заводом. Играет красивую мелодию. Я слушал и представлял: еду в карете, ритмично постукивают копыта, тянется пейзаж, тянется день. И тут звон колокольчиков: не расстраивайся – скоро тебя обнимут родные руки.

Подруги приходят, как по расписанию, я даже спросил, все в разное время, что оказалось удобным. Сразу втягивают носом и крутятся по сторонам – сильный запах, ни с чем не спутаешь, – гиацинты, символ любви и верности. Это – мы. Цветами потом заставлены все комнаты, но их запах сильнее. Все восхищаются амариллисами. В спальне стоят на подоконнике в двух горшках. Пять длинных ножек и на каждой по четыре красных, большущих цветка, на длинных ножках. Распустились, как обычно, к Ириному дню рождения, праздничная иллюминация. Гостей угощаем чаем с чем-нибудь вкусным, почти все берут и покрепче. От обеда отказываются: вернётесь – отметим. Разговоры вертятся вокруг болезни, уверяют, что Ира хорошо выглядит, вот-вот встанет на ноги, чего желают и ждут.

Я выходил, чтобы не мешать. Лена Минина живёт ближе всех, поэтому, наверное, была последней. На кухне выбирает, что по душе:

– Мы с подругами пришли к выводу, что вы никогда не ссорились. Правда?

– Когда любят не себя, то не ссорятся. Ира так говорила. Исполнение желаний другого – удовольствие. Если обязанность – тогда ссорятся.

Несу чай, боюсь расплескать, по её просьбе налил «до краёв». Из открытой двери слышу: «Какой у меня замечательный Боря, ты бы знала…». Прерываю своим появлением. Лена забирает поднос:

– Борис, у меня нет подруг, кто бы мог это сказать. Вы до сих пор так любите?

– В моём возрасте поздно говорить то, чего нет на самом деле.

Непрошеные мысли не дают задержаться в спальне. Из нервов можно было верёвки вить. Истёрлись об Ирочкину боль. Состояние у неё… ужасное. О чём думает? Не о себе – обо мне. Спешит сказать подруге о лучшем, что было в жизни, о нашей любви. Именно «было» и не известно, что будет завтра и будет ли само это завтра. Пусть в памяти у неё сохранится наше счастье. Ведь любовь, на самом деле, и есть главное в жизни. Для чего, может быть, и живём.

У Саши с тётей Ниной один вопрос: почему Ира лежит? Созваниваемся и сосматриваемся с друзьями и приятелями. Всех нужно выслушать и ответить. Вечером уже не берёт трубку, устала и держать, и разговаривать – общаюсь я.

Поздно звонит её начальница, теперь бывшая, с которой вместе поплакали при увольнении. Думал: сегодня больше никого не будет, надеюсь, что она не по подсказке Штирлица «запоминается последняя фраза». Ира обстоятельно, не первый раз, доказывает, почему на её место лучше поставить именно Рината, её заместителя. Обсуждают, разговор затягивается надолго. «Удалось?» – «Кажется, да. В жизни она отзывчивый человек, найдёт время выслушать, поможет. А на работе бывает сложно».

Разговаривать сил нет, но вот дело касается других людей – она всё отодвигает, в том числе свою боль, и занимается решением их вопросов. В итоге: глаза закрыты, рот сжат (тело ноет), руку не поднять. Беру её в свои, начинаю растирать. «Ирочка-а» – Открывает глаза. Я улыбаюсь. Смотрит грустно-грустно. «Мы с Бэтси поздравляем Тебя и дарим нашу любовь», – целуем одновременно в обе щёчки. В уставших глазах заблестела искорка. Хочу думать, что надежды. Как её сейчас не хватает. Столько людей звонят, а она беспомощно лежит, даже поговорить толком не получается.

В первостепенной заботе о других у Иры есть что-то мистическое. Её ведёт провидение, иначе не объяснить. Рассказывает Татьяна Румянцева, сотрудница отделения. На семинаре по IT в Питере представителей от разных организаций сотни три. Из Пенсионного фонда их трое, сидят в середине. Когда начался розыгрыш подарков, на сцену пригласили Ирину. Обычно вызывают кого-нибудь из молодых девушек, но они оказались не столь заметными и симпатичными. Розыгрыш состоит в вытягивании анкет из перетасованной пачки, стопа по числу участников. Призов было штук десять. Когда она вытащила мою анкету, те, кто заметил, что мы сидим рядом, захихикали. Но следующей, после перетасовки пачки, была вытянута анкета другого нашего сотрудника! В зале общий смех.

Есть люди, для которых сострадание и помощь – состояние души. «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» – глубоко личное отношение с Господом. Он доверил тебе своё отношение к людям. И отвечать за это придётся именно перед Богом – свою анкету Ира не вытянула.

На следующий день приезжает Юра. Извиняется за Лену, она ещё не встала после операции, и за себя, что ненадолго:

– Сегодня плохо говорю, точнее – не говорю. Ты тоже не очень. К счастью, в отличие от меня, временно.

Спешу объяснить:

– Вчера и ночью наговорилась.

– Поэтому я и не звонил.

Посидеть, как в старые добрые времена, не получается, когда молоды, то и времена – добрые. Виделись они тогда не часто. У каждого своя жизнь, общее – страсть к литературе. Я сравнивал их с Соллертинским. Тот, владея двадцатью пятью языками, знал, наверное, всё о литературе и музыке. Записную книжку вёл на старопортугальском языке. В своём кругу затевал викторины. Задавал вопрос:

– Что написано в конце 212-й страницы второго тома третьего издания Гоголя?

– Ну что вы, раз спрашиваете, то, конечно, знаете. Но не можете же вы знать, что написано на 212-й странице третьего тома?

– На ней, – небольшая пауза, – «режиссёр очень не любил фами».

– Что такое фами?

– Начало слова «фамильярность», продолжение на следующей странице.

Открывают третий том – точно.

Сейчас Юра дарит пушистого ангела в белых одеждах с блестящим крестом: «Будет оберегать. Обязан был привезти». К Ириному «спасибо» я добавляю: «Она сама ангел – хранитель». Приношу показать подарок моему ангелу – розу пустыни. Творение природы: кому дано, тот и творит. Лепестки маленькие и большие, размером с ладонь, на свету блестят, Бажовский Данила-мастер удивился бы. Подарок бесценный, потому что за ним спасённая Ирой человеческая жизнь. Что произошло?

За высокими заборами таинственные домики, вместе с ними спряталась зелень. Смелые финиковые пальмы вышли на улицу, прикрывая свои прелести сетками, как и положено в мусульманской стране. От посёлка отодвинулась четырехъярусная трибуна из неокрашенных досок с единственной целью – показать сверху скачки на верблюдах. Дальше её не пустили холмики песка, пришедшие из-за горизонта. Все одинаковые и нет им числа. Говорят, что за ними стоят высокие дюны, но до них не один день пути.