Мужчина и женщина. Тело, мода, культура. СССР - оттепель - Наталия Лебина

Химизация явно стала вторгаться в сферу повседневности. Еще более выраженный характер этот процесс обрел в постановлении майского пленума ЦК КПСС 1958 года «Об ускорении развития химической промышленности и особенно производства синтетических материалов и изделий из них для удовлетворения потребностей населения и нужд народного хозяйства» (там же: 323–329). В документе подчеркивалось, что «использование синтетических материалов… позволит значительно увеличить производство одежды, обуви, тканей, предметов домашнего и хозяйственного обихода» (там же: 326).

Завершающим актом превращения химизации народного хозяйства в способ изменения вещной стороны повседневности стал декабрьский пленум ЦК КПСС 1963 года, в решениях которого курсивом было выделено следующее положение: «Развитие химической индустрии открывает большие возможности для производства широкого ассортимента высококачественных товаров народного потребления» (КПСС в резолюциях и решениях 1972: 461).

Материальная сторона советской повседневности, действительно, начала меняться под воздействием тотальной химизации народного хозяйства. Уже в 1961 году в Москве на Ленинградском проспекте появился специализированный магазин «Синтетика», где можно было приобрести товары из искусственных материалов: блузки, джемпера, белье, игрушки, домашнюю утварь (Работница 1961д: 28). В Ленинграде такой же магазин открылся в 1964 году. Но под влиянием химизации менялась не только вещная атмосфера, возникали новые практики и стереотипы потребления и поведения, нередко имевшие выраженный гендерный характер. В первую очередь в советском культурно-бытовом пространстве 1950–1960-х годов, как и во всем мире, деформации подверглась глубинная связь материи, ткани с сугубо женской сущностью.

В большинстве традиционных культур ткани, процесс их создания и способы употребления насыщаются глубоким семантико-семиотическим смыслом. Материи приписываются определенные ритуальные функции: оберега или включения в новое пространство, соединения различных сфер существования, священного дара, маркера социального статуса, признака богатства. Эти функции, трансформировавшиеся в условиях модернизации, проявлялись и в советском обществе.

В 1920-е годы внешний вид ткани, и прежде всего ее рисунок и расцветка, мог выполнить функцию своеобразного социального оберега. В 1923 году в советской России появились первые образцы агитационного текстиля, украшенного в противовес русской дореволюционной традиции не цветочными, а геометрическими композициями. К концу 1920-х годов «советизация текстильного рисунка» достигла апогея. Художники стали работать над созданием тканей с социально-политической заостренностью с рисунками «Комсомол за работой», «Участие красноармейцев в уборке хлопка», «Коллективизация», «Военно-морской флот». Женщины вынуждены были шить себе одежду из тканей с изображением заводов, аэростатов, сеялок, электрических лампочек и т.д. не только из-за нехватки материи с иными рисунками, но из-за опасения прослыть мещанками.

В эпоху сталинизма, большая часть которой прошла в условиях жестко нормированной системы распределения, укрепилась роль ткани как некоего дара власти в отношении своего народа: отрезы материи население могло получать по карточкам и ордерам. В годы первых пятилеток на промышленных предприятиях было введено материальное стимулирование рабочих-рационализаторов. За каждое принятое рацпредложение они получали талон с номером. В назначенный день, как рассказывали ветераны одной из петербургских (тогда ленинградских) фабрик, эти талоны разыгрывались в лотерее. «Каждый выигрывал на свой талон какую-нибудь дефицитную в то время вещь: костюм, пальто, ботинки, отрез материала» (Девель 1976: 114).

Как показатель материального благосостояния рассматривали «отрезы» и представители сталинской номенклатуры. Неудивительно, что при обыске, произведенном весной 1937 года в квартире, на даче и в служебном кабинете бывшего главы НКВД Г.Г. Ягоды, было изъято 194 «отреза» различных дорогих тканей (Акт обыска 1999: 40). Сталинское руководство, несмотря на приоритетное развитие тяжелой промышленности, все же уделяло внимание текстильному производству, объективно поддерживая народную культурно-бытовую традицию сакрализации не столько изделия из ткани, сколько ее самой. Так, менее чем за двадцать лет, с 1924 по 1940 год, выработка шерстяных тканей в СССР возросла более чем в три раза: с 33,9 до 119,7 миллиона метров (Гусев 1957: 14, 17). При этом одной из важнейших задач властные структуры считали отказ от использования импортного сырья в ткацком деле. Ко второй половине 1930-х годов сложились и основные черты властного дискурса в отношении ткани. Еще 17 декабря 1933 года СНК СССР принял специальное постановление «О работе хлопчато-бумажной промышленности», где прямо говорилось о «недопустимости выработки рядом предприятий тканей с плохими и неуместными рисунками под видом введения новой тематики» (Блюмин 2002: 43). В документе подчеркивалась недопустимость вульгаризации идей социализма. Те же тенденции роскоши можно увидеть и в наиболее модных и престижных в эти годы тканях. В мужской среде наибольшую популярность приобрел чистошерстяной гладкокрашеный бостон, как правило, черного или темно-синего цвета. Женщины предпочитали крепдешин – натуральную шелковую материю особого плетения. Эти ткани превратились в своеобразные маркеры новой советской элиты.

Натуральные шелковые и шерстяные материалы очень ценились населением в годы послевоенного сталинизма. Во время денежной реформы 1947 года и без того очень высокая цена отреза бостона на костюм (2500 рублей при средней зарплате 900 рублей) возросла до 6500 (Экштудт 2006: 157). Престижная ткань считалась хорошим подарком, в некоторой мере даже вложением средств, а главное, предметом спекуляции. Подтверждение этому можно найти в прозе 1950-х годов. В сборнике детективов «Незримый фронт», изданном Лениздатом в 1956 году, есть повесть «Опанасовы бриллианты», рассказывающая о знаменитой шайке, орудовавшей в Ленинграде в начале 1950-х годов. Мошенники с легкостью обманывают жену профессора, польстившуюся на фальшивые бриллианты. За эти якобы бриллианты они просят порядочную сумму денег, а также какие-нибудь вещи, а лучше отрезы, которые легче реализовывать, чем костюм или пальто определенного размера. Дома у доверчивой профессорши, конечно, находятся вожделенные куски ткани: «Ольга Павловна долго копалась в спальне и принесла отрез синего бостона и светлую шерсть на платье» (Ланской, Рест 1956: 21). Ценность отрезов в среде спекулянтов зафиксировал и советский кинематограф. В совершенно забытой ныне кинокартине «Координаты неизвестны» (1957) режиссера М.Б. Винярского по сценарию И.И. Рядченко «скользкий» тип радист Долинский говорит следующие слова: «Пойдешь в загранку – барахла полным-полно, бери – не хочу. Привезешь пару отрезов, смотришь, бумажки в руках хрустят» (Кожевников 2001: 440).

Парадоксальным было то обстоятельство, что в середине 1950-х годов прилавки специализированных магазинов по продаже тканей в крупных городах не пустовали. Более того, советские газеты регулярно рекламировали ткацкую продукцию: «В магазины Лентекстильторга, – писали корреспонденты «Ленинградской правды» осенью 1956 года, – поступили в продажу материалы на пальто, костюмные и плательные шерстяные ткани. В большом выборе – ткани натурального шелка, штапельные и хлопчатобумажные. Опытные и квалифицированные продавцы магазинов торга помогут вам выбрать нужную ткань» (Ленинградская правда 1956б). Материалы, хотя и выпускались в большинстве случаев добротные, но какие-то, как вспоминал известный своей убийственной иронией А.Г. Найман, «ирреальные» (Найман 1999: 359). Действительно, сшить из них что-нибудь созвучное времени было невозможно. Изменение формы модной одежды, произошедшее после Второй мировой войны, потребовало новых тканей, отличавшихся прочностью, объемностью, рельефным рисунком, эластичностью и одновременно способностью держать форму. Они должны были легко стираться и по возможности не мяться. Создать такие материалы возможно было только с помощью использования достижений техники и химии, что и делалось в развитых странах мира.