Красная мельница - Юрий Мартыненко

– Нет, еще не довелось, – смеялся отец.

– А мама?

– Тоже нет. Все вместе поедем и сами посмотрим, какое оно, море.

* * *

В оконное стекло – дзин-дзинь – постучали. Мелькнули тени. Одна и вторая. На веранде хлопнула дверь.

– Дедуля-я! – раздался звонкий голос внучки Маринки.

Климент Ефремович вздрогнул, открыл глаза. Задремал, сидя с газеткой на диване в комнате.

– Ой, дед, спишь или читаешь, да еще и телек включен! – зачастила с порога Маринка. – Надька, проходи, – позвала подружку.

Та показалась следом в дверном проеме из коридорчика в комнату.

– Здрасьте, – вежливо поздоровалась.

– А где бабуля? – спросила внучка.

– В огороде перегной набирает в ведра, – ответил дед. – Я передохнуть зашел. Говорю же, успеется, еще почва мерзлая. Так нет, расковыряй, говорит, ломиком прошлогодний парник. Землю под рассаду надо.

– Ну и ты исправно долбил, следуя бабушкиному совету? – Маринка поставила на табуретку в кухне холщовую сумку. – Мама вам тут гостинцев отправила. Сыра, колбасы, чая индийского гранулированного, баночек с паштетом, коробку зефира в шоколаде.

– Зефир-то бабушка очень любит, спасибо. Мать дома или в поездке?

– Вчера вернулась. Отсыпается. Я специально слиняла, чтобы дать ей отдохнуть в тишине.

Климент Ефремович с упреком покачал головой.

– Магнитофон, поди, у тебя не притыкается? Гремит так, что хрусталь в серванте дрожит. Степан приедет, скажу, чтобы забрал.

– Ты что, дедуля? Степка мне его и подарил перед службой.

– Кстати, письмо от него получили с матерью?

– Ага. На днях. А вы?

– Тоже.

– Мама сказала, надо вина подзакупить, продуктишек.

– Ты ей скажи, если денег надо, мы дадим. В вагоне-ресторане такая дороговизна. А стол для солдата из армии – дело обязательное. Такая традиция. Мы не хуже других…

Дед вышел на улицу позвать бабку пить чай, а Маринка проворно скользнула к вешалке. Вынула из дедовского пиджака пачку «Примы». Уголок чуть надорван. Маринка ловко зацепила длинными ноготками две сигаретки.

– Не догадается? – шепнула Надька.

– Не-е. Дедушка Клим у меня золотце, – успокоила Маринка, пряча сигареты в задний карман джинсов. – Быть на природе да не подымить, – подмигнула подружке. – А вообще-то, пора завязывать с куревом. Сдадим экзамены и брошу.

– Больно дорогущий зефир-то. Да еще в шоколаде, – укоризненно заметила бабка деду. – Как денег не жаль?

– Тебе специально Люська достала. Ты же любишь зефир.

– Нешто чаю свежего заварить по такому случаю? – Бабка принялась выполаскивать заварной чайник. – Девчонки! Куда опять дернули? Чай, что ли, не останетесь пить?

– Не, бабуля. Ни минуты. Экзамены скоро. Кошмар. Нам еще зубрить-не перезубрить. – Маринка чмокнула бабушку в щеку и еще быстрее заторопила подружку.

– Учебники-то, поди, дома учат, а не на улице, – уже вслед девчонкам проворчала бабушка, аккуратно засыпая, стараясь не просыпать ни крупинки, в заварник две чайные ложки индийского чая.

«Ни минуты покоя, ни секунды покоя», – раздался с улицы дружный девичий дуэт из песенного репертуара Льва Лещенко.

– Молодежь, молодежь, – уже по-доброму и тепло вздохнула бабка. – Пробегут годы, девки и не заметят. Давно ли, Клим, Люська так же прыгала егозой-стрекозой…

Климент Ефремович вымыл под рукомойником лицо и руки, провел расческой по волосам, прошел к окну за обеденный стол.

– Что-то все ворочался ты ночью. Не болит чего?

– Да нет, – отмахнулся тот, опускаясь на табурет. – Правда, сердечко что-то поднывать стало.

– Сердечко? – Бабка встревожено поглядела на мужа. – Может, в райцентр, в больницу съездить? Кардиограмму снять? С этим не шутят. Вроде и расстройств никаких не было. Кажется, все нормально. Только бы Степану после службы на работу устроиться. Времена-то вон какие. Перестройка лешева. К чему довела?

– В милицию есть возможность, – попытался было вставить слово Климент Ефремович.

– Не было работы, и это не работа. Да и опасно. Каждый день хулиганье ловить, пьяных по улицам подбирать.

– Ну, мать, в милиции тоже разные должности есть, в милиции тоже люди работают. И не опасней, чем в Афганистане.

– Ты, Клим, мне не возражай и внука на эту работу не подбивай. Один он у меня. Больше под пули не пущу.

– Какие в милиции пули?

– А то их нет? Бандиты все сплошь с оружием ходят. Телевизор-то не смотришь, что ли?

– Это в кино, – рассмеялся дед.

– И ему еще смешно?!

– Ну какие, мать, здесь у нас, в райцентре, бандиты?

– У них на лбу не написано!

– К тому же если и идти в органы, то прежде можно было бы школу милиции окончить.

– И не спорь. Никаких школ милиции. В институт надо поступать или техникум хороший. Разве не поможем, чем можем?

– Конечно, поможем, но пусть сначала сам выберет, к чему его самого тянет, к чему душа лежит.

– А вот найдет девку и вздумает жениться, тогда уж точно не до учебы станет. Ни в институте, ни в твоей школе милиции. К девкам у них после армии душа лежит у всех, вот к чему. Еще эта Надька все липнет. Любое заделье ищет, чтобы зайти в гости. Уж скорее бы они с Маринкой поступать уехали в город. Хоть отстанет от парня.

– Чем не нравится? Девка видная. Выучится, чем не невеста? – попытался подшутить дед.

– Пускай сначала выучится, а потом невестится, – возразила бабка.

– Дело девичье, – продолжал подначивать жену Климент Ефремович.

Та начинала сердиться:

– Дело девичье, но дело раннее. Ты, дед, лишнего мне не говори.

– Я что? Я ничего.

– Ага, ничего…

Перемывая после ужина посуду, баба Люба прислонилась вдруг к буфету, протирая полотенцем тарелку.

– Только бы у Маринки все добром сложилось, – тихонько проговорила сама себе.

К школе-интернату Клим привык быстро. После уроков ребята спешили на маленькую центральную площадь поселка. На столбе чернела «тарелка» репродуктора. Ожидая голос Левитана, пацаны затевали чехарду. Игра рассыпалась, едва из «тарелки» вылетала первая фраза: «Говорит Москва! Последний час…»

После сводки Совинформбюро ребята шумно возвращались в интернат, по дороге собирая, если повезет, «лобастые» окурки в пустой спичечный коробок. Когда курить было нечего, старшие пацаны, самые отчаянные, лямзили табак у школьного истопника дяди Саши, которого все звали Сашкец. Улучив минуту, кто-нибудь быстренько нырял в его каморку под лестницей. Пока другие стояли на стреме, парнишка быстренько отсыпал из начатой пачки горсточку махорки в ладошку.