Красная мельница - Юрий Мартыненко

Климент Ефремович повернулся тяжело с боку на бок, лицом к жене. Скрипнула сетка кровати. Приподнял взлохмаченную седую голову.

– Что с того?

– Что с того, что с того. Какой ты непонятливый?

– Если сама умная, зачем спрашивать? Вечно у тебя в голове всякие версии.

– А я еще и не спросила, – обиженно ответила бабка.

– Ладно, мать. Говори толком.

– До разведки-то опять небось воевали?

– И что? – Климент Ефремович успокаивающе погладил жену по плечу. – Письмо ведь только что пришло. Все нормально. Воевали, не воевали. Ты же читаешь в газетах. Охраняют южные рубежи. Вот он и о дороге пишет, по которой наши везут туда грузы разные. Продукты, одежду, бензин.

– Одежду, бензин, – недовольно повторила бабка. – Им, дуракам, помогают, они же нам вон чем платят… Что я дура, что ли, не знаю, что там стреляют?

– Время, мать, у них смутное сейчас. Потому и помощь направляем.

– Кого-то кормим, а сами нищие. В магазинах мыши бегают на пустых полках…

– Ты уж в политику влезла…

– Да, к шутам она мне, эта политика. Лишь бы со Степаном все было в порядке.

– Не переживай. Спи. Не думай на ночь о плохом. Надо к встречинам готовиться. Времени совсем ничего осталось. Быстро проскочит. Не столько ждали. Два года, считай, не заметили, как пролетело.

– Пролетело. Это щас кажется, что пролетело. А сколько переживаний было? Сколько слез? – Бабка, взбив подушку, улеглась. – Оно, конечно, так. Ладно, уж, Клим, давай спать…

Прошло еще несколько минут. Бабка, видимо, что-то вспомнив и полагая, что на утро это никак нельзя откладывать, тихонько потрогала деда за плечо:

– Клим, а, Клим?

Но тот уже мерно сопел, погружаясь в сон.

«Пускай отдыхает. Намаялся, старый, за день. Не молодой все-таки… К встречинам надо хоть бражки поставить. Как поедет в райцентр, не забыть дрожжи заказать. Люська обещала несколько бутылок водки и вина достать. Колбаски, ветчинки, компоту-ассорти болгарского. Как же без застолья? По-путнему надо парня встретить. Оно и гостей наберется. Той же молодежи… Степа-то, поди, совсем от домашней еды отвык за два года».

…Климка родился рядом с железной дорогой. Лето выдалось белым и сухим от горячего песка и раскаленного солнца, которое, казалось, плавило и без того иссушенную зноем природу. Скукоживались листья деревьев, вяли цветы. Дожди изредка смачивали землю, но она моментально высыхала.

Мать принесла отцу обед в узелочке и схватилась вдруг за живот. Женщины, что махали рядом лопатами, успели отвести ее в сторону от мужских глаз, постелили что-то из тряпок. Отделили и завязали пупок. После увезли на телеге роженицу с ребенком в бревенчатый барак, где жили рабочие. Вечером вернулся с насыпи радостный отец. Осторожно потрогал белый из полотенец сверток на лавке и сказал:

– Значит, так. Я Ефрем, а он, стало быть, пусть Климом будет. В честь однофамильца нашего знаменитого… Теперь, Фросенька, жить нам да жить. Детку маленького растить, – радовался, кружась по тесной горенке, молодой отец. – Эх, батяня бы посмотрел! – горестно вдруг вздохнул он, неумело, но бережно взяв на руки запеленатого первенца.

– Осторожно, Ефрем! – забеспокоилась Фрося. – Уронишь ненароком.

– Как же я уроню, я потихоньку. Я не уроню, – приговаривал тот, прижимая сверток с сыном к себе. – Маленький ты наш, сынок-сынуля, – говорил он ласковые слова, и глаза его светились необыкновенно счастливо. Понянчив, положил сына на лавку.

Через минуту тезка известного всей стране героя Гражданской войны заплакал. Зашевелил маленьким личиком, прося материнскую грудь.

* * *

Прошло несколько лет. Климка часто пропадал на «железке». Взобравшись на дерево, смотрел сверху на черные фигурки рабочих, угадывая, где среди них отец. Или вскарабкивался на насыпь. Здесь ветер свистит. Надувает рубашонку пузырем. Руки красные, как лапки гусиные. Дрожит парнишка от холода, а не уходит. Отец гонит его домой, а Климка, как собачонка, отбежит подальше и смотрит, примечает ребячьим умишком, как рабочие ведут зашивку железнодорожного полотна, рихтовку рельсов, подбивку шпал.

Мир к чему-то стремительно продвигался вместе со строящейся магистралью, по которой, как говорил отец, скоро побегут поезда.

Прошел год или два, и Климка узнал, что можно спать на мягкой кровати с пружинами. Утром, проснувшись, мальчик смотрел на белый потолок, по которому уже не ползали лесные черные муравьи. И стены их квартиры были такие же ровные и белые, как в той больнице, куда однажды его возила мамка, когда он поранил на улице осколком стекла ногу. И печка была большой кирпичной, а не из дикого камня. И молока можно было пить, сколько хочешь, потому что родители завели корову. Такие перемены в их жизни наступили потому, что семья дорожного мастера Ефрема Ворошилова переехала на новое, теперь уже постоянное место. Они поселились в просторной путейской казарме на железнодорожной станции. Отец носил черную форму, и рабочие-путейцы обращались к нему уважительно по имени-отчеству Ефрем Степанович…

Рано утром, когда сопки едва проглядывали в густом тумане, рабочие складывали на тележку путейские инструменты – молотки, лапы, клещи, ломики – и катили ее по рельсам на перегон. Там заменяли старые шпалы новыми.

А еще памятным стал для Климки случай, который произошел, когда он совсем маленький был. Как-то утром он проснулся раньше обычного. Маленькая стрелка на будильнике, стоявшем на тумбочке, касалась цифры 7. Клим лежал и смотрел на будильник. Тут он вспомнил, что сегодня пятница – именно тот день, когда папка обещал взять его с собой на работу и показать, как делаются карточки. Но карточки не те, что все знают – фотографии, – а совсем другие – особенные.

Сколько раз в разговорах он слышал о каких-то карточках. Он представлял себе, что рабочие в папкиной бригаде фотографируются, а потом печтают целый день фотокарточки, чтобы дарить друг другу на память. И однажды Климка удивленно спросил:

– Папка, а почему ты карточек не приносишь? Принеси хоть одну, ладно?

– Каких карточек?

– Ну, фотокарточек, которые вы печатаете…

Даже слезы выступили у папки. Так он смеялся и все не мог успокоиться, пока не услышала через окно мамка и не пришла с улицы узнать, в чем дело.

Климка стоял на круглом половичке посреди кухни и уже собирался обидеться. Ведь он совершенно серьезно спросил. Чего тут смешного?! Но помогла мама. Она присела перед сыном и стала подробно объяснить:

– Карточки, Климушка, это не те, про какие ты знаешь, а вовсе другие, специальные. – И тут мама тоже рассмеялась. – Отец, возьми его на работу, покажи карточки.

– В следующую пятницу как раз и будем их делать, – пообещал тот.

А про фотокарточки Климка многое узнал от приятеля Пашки. У того старший брат – лейтенант-артиллерист. Приезжал в отпуск с фотоаппаратом. Бегала ребятня за ним шумной визгливой гурьбой со всей станции. Много чего Пашкин брат нафотографировал. Потом в чулане при занавешенных плотно тряпками окнах печатал фотокарточки. Это совсем другая тема. Там и ванночки, и красная лампочка, и всякие растворы из бутылочек.