Смерть под ее кожей - Стивен Спотсвуд

Но этого я так и не узнала. Берт произнес «аминь» и уступил место брату Карлу. Тот положил руки на кафедру, вцепившись в нее так, будто боялся, что его унесет ветром. Несмотря на три слоя черной шерстяной ткани, он выглядел совершенно сухим.

Истинному Божьему человеку хватило бы приличия потеть вместе со всеми, подумала я.

— Хочу начать это утро со слов из Послания к Римлянам, глава пятая, строка восьмая: «Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками».

Он воспользовался этими строками, чтобы начать разговор о человеческой слабости, прощении и любви к ближнему. Я приготовилась к тому, что он начнет метать громы и молнии. Но вместо этого он произнес речь, которую мог бы позаимствовать из романа Торнтона Уайлдера. Безыскусную, прямолинейную и в два раза длиннее, чем следовало.

В конце он связал все воедино.

— Господь, — сказал он, — не приберегает свою любовь к нам на черный день. Она вечная. Она неиссякаемая.

Мне показалось, что это было довольно фальшиво, но прихожане явно оценили его слова.

Ни разу за всю часовую проповедь он даже близко не подошел к разговору о смерти Руби, хотя для этого была масса возможностей.

После того как он закончил, прозвучала еще пара гимнов, затем брат Карл спросил:

— Есть среди нас желающие выступить? Рассказать о Божьей милости?

Вышла Эдна Мэй Каррант и поблагодарила Бога и своих соседей за то, что помогли ей пережить потерю сына в войне.

Гомер ДеКамбр поблагодарил братьев Берта и Карла за то, что они привезли ему еду и новые ботинки. А еще вознес хвалу Господу за исцеление своей подагры. Судя по тому, как он хромал, лечение еще не вполне подействовало.

Выступили еще несколько человек, и в конце концов брат Карл спросил:

— Кто-нибудь еще?

Мисс Пентикост подняла руку.

— Могу я обратиться к прихожанам?

— Разумеется… здесь рады всем.

Я истолковала сомнения в его пользу и решила, что он сказал это искренне.

Мисс Пентикост встала и проковыляла к кафедре, тяжело опираясь на трость и осторожно наступая на ногу. Затем устроилась за кафедрой.

— Доброе утро, — начала она. — Меня зовут Лилиан Пентикост. Полагаю, многие из вас знают, по какой причине я здесь.

Мы сидели впереди, и я могла судить в основном по звуку ерзающих на скамьях людей, что да, они в курсе, кто она и почему она в городе. Я сдержала порыв оглянуться.

— В последний раз я вот так стояла за кафедрой перед публикой в суде, чтобы помочь правосудию. Это немного другое. По крайней мере, вас не нужно вызывать повесткой.

Ее наградили парой смешков. Она наклонила голову, притворившись, что обдумывает свои слова. Она не репетировала передо мной, но я достаточно хорошо знаю своего босса: она говорит только то, что тщательно спланировала.

— Полагаю, разница все-таки небольшая, — продолжила она. — Потому что я стою здесь сегодня снова на службе правосудия.

Она оперлась на локти и подалась вперед, как будто кафедра — ее огромный дубовый стол. Этим утром голос ее не подвел. Он звучал четче, чем у прихожан до нее, поднимаясь к стропилам, чтобы оттуда кристально чистым рухнуть на задние ряды.

— Мой отец был пастором. Не слишком отличался от мистера Энгла. А его паства не слишком отличалась от вас. Люди приходили и уходили. Некоторые уезжали из города и никогда больше не возвращались. Но вне зависимости от того, сколько времени прошло с их отъезда, отец всегда упоминал их в проповедях. Даже если они уехали, потому что утратили веру. Как бы ни восставали против этого, он всегда говорил: «Нельзя уйти от Господа. Нет на земле места, куда не добирался бы его свет. По какой бы дороге вы ни пошли, вы всегда найдете там его свет, потому что он внутри вас». Поэтому я пришла к вам сегодня, чтобы поговорить о той, которую у вас отняли. Руби Доннер выросла здесь. Она училась, смеялась и любила здесь. Может быть, вы росли с ней. Может быть, дружили с ней. Да, она уехала. Пошла другой дорогой. У нее была другая жизнь, которая наверняка кажется вам совершенно чуждой. Но она все так же любила и смеялась и оставалась одной из вас. Блудная дочь, которая вернулась домой и была зарезана меньше двух дней спустя.

Она обвела паству взглядом снайпера, и я представила, как каждый, кто встретил этот взгляд, внутренне напрягся.

— Власти арестовали подозреваемого. У меня есть основания полагать, что они действовали слишком поспешно. Думаю, убийца по-прежнему на свободе, и мне нужна ваша помощь, чтобы найти этого человека.

Нервные шорохи за моей спиной стали громче. Люди явно не ожидали, что на них возложат такую ответственность. Я гадала, здесь ли наш поджигатель. Если бы у меня были полномочия, я останавливала бы всех в дверях и проверяла, не пахнут ли их пальцы бензином.

— Конечно, проще сказать себе, что это вас не касается. Что вы не виделись с Руби много лет. Что у вас есть собственные проблемы и заботы. На это я отвечу словами из проповеди мистера Энгла. Господь не приберегает на черный день ни свою любовь, ни прощение, ни правосудие. И хотя мы слишком часто падаем духом, нужно следовать примеру Господа, когда речь идет о нашем милосердии, самоотверженности и храбрости.

Неплохая импровизация, подумала я. Осталось только завершить посыл.

— А значит, наш долг — не только мой, но и каждого из вас, — помочь свершиться правосудию в деле Руби Доннер. Для этого мне нужно больше узнать о ней. Поддерживала ли она отношения с кем-либо в городе? Видел ли ее кто-нибудь или говорил с ней в краткий промежуток времени между ее приездом в Стоппард и убийством? Что тревожило ее, когда она жила здесь? Что она любила?

Она позволила вопросам повиснуть в воздухе.

— Я остановилась в доме Патрика Доннера. Буду рада любым посетителям. Если вам неудобно прийти лично, мне можно позвонить. Благодарю за внимание.

На этом проповедь закончилась.

Глава 24

Мы задержались на парковке, пока прихожане обменивались рукопожатиями и перебрасывались парой слов. Несколько человек дружелюбно кивнули мисс Пентикост, но остальные только нервно косились.

В конце концов от толпы прихожан отделился брат Карл и направился к нам. Его улыбка выглядела вполне искренней, но под ней явно что-то скрывалось. Какие-то глубинные чувства бурлили в, казалось бы, спокойных