Охотники на мамонтов - Сергей Покровский

— Дед! — позвал он шёпотом. — Гляди: Лесовик!

На стволе поникшей берёзы сидел кто-то, кого едва ли можно было счесть за человека.

Лохматая копна бурых волос покрывала ему не только голову, но и шею и плечи. Волосатая грудь была закрыта широкой бородой, а рысья шкура, обернутая вокруг пояса, издали могла показаться его собственной шерстью.

Чудовище свесило к воде длинные кривые ноги и, казалось, вовсе не обращало внимания на плывущую долблёнку.

— Греби, греби! — грубо прикрикнул дед. — Какой Лесовик! Это Урхату!..

Гарру захлебнулся смехом. Об Урхату он слышал и раньше. Как это он сразу не догадался, к кому ехал дед?

Когда Пижму и Гарру подошли ближе к берегу, они поняли, почему Урхату не поднимает головы. Он пристально глядел в воду, а в правой руке держал свитую из жил длинную леску. Удильный крючок, вырезанный из белой кости, просвечивал сквозь толщу воды, а на поверхности плавал обломок тонкого сучка — поплавок.

— В гости приехал, — сказал Пижму.

— В дом пойдём, — ответил Урхату и спрыгнул с берёзы в воду.

Только тогда, когда Урхату подошёл вплотную, можно было вполне оценить, какое это несуразное, огромное существо.

Ростом был Урхату, по крайней мере, на голову выше Пижму. Его непомерно длинные волосатые руки и кривые ноги казались нечеловеческими. Длинные, с завитками брови нависали так низко, что глаза глядели из-под них, как из-под тёмных навесов.

— Налима привёз, — сказал Пижму и вынул со дна челнока большую рыбину.

— Хорош! — осклабился Урхату, взвешивая его на руке.

Порыв ветра вдруг зашумел в листьях деревьев. Сверкнула молния, и гулкий удар прокатился по небу.

Гарру наскоро выволок челнок на берег и бегом пустился догонять деда и Урхату, уже повернувших в устье оврага.

Овраг этот был мрачен, как его хозяин. Быстрый ручей пробил здесь себе узкое русло среди известковых скал.

Тропинка стала подниматься выше. Они взошли на просторную площадку, нависшую над обрывом.

Две собаки с яростным лаем бросились им навстречу. Урхату крикнул и замахнулся на них палкой. Собаки, поджав хвосты, отбежали к стене и стояли там, ощетинившись и злобно оскалив зубы.

Гарру с удивлением осматривался вокруг. Не было тут ничего похожего на жилище. Не было даже землянки. У каменной стены обрыва сидела средних лет женщина и потрошила рыбу. Урхату поставил перед ней корзину с новым уловом и сказал:

— Скорее! Гроза!

Не успел он закрыть рот, как в туче ярко сверкнуло, и почти в тот же миг оглушительно ударил гром.

— Идти надо, — сказал Урхату и повел гостей за собой.

Через какие-нибудь два десятка шагов перед ними открылась большая ниша под выступом известковой кручи, а в глубине её — низкий вход в тёмное подземелье.

Урхату провёл гостей тесным коридором, и они очутились в большой и высокой пещере, освещённой внутри пылающим очагом. Вокруг него сидели несколько женщин и подростков.

Подземельем назвать жилище Урхату можно было только отчасти. Одна половина находилась под каменным навесом и представляла, действительно, подобие пещеры, выбитой руками людей. Другая половина была просто глубокой и широкой ямой, прикрытой сверху слоем длинных жердей. Между краем каменного навеса и деревянной кровлей находилось узкое отверстие для выхода дыма. Оттуда падали капли дождя, и Урхату послал женщин прикрыть дыру шкурами. Но ещё долго после того срывались с деревянного потолка крупные капли пробиравшегося сквозь кровлю ливня.

Звук шлёпающейся на пол воды продолжал своеобразную музыку, к которой с робостью прислушивался Гарру. По временам это тихое лепетание капель прерывалось оглушительными ударами и раскатами грома, от которых дрожали стены пещеры.

— Громовик воюет! — сказал Урхату, опасливо поглядывая на кровлю.

Урхату подбросил в очаг охапку сучьев, и высокое пламя ярко осветило подземелье.

Тут Гарру заметил, что лосиная шкура, висевшая на стене, вдруг шевельнулась. Край её стал оттопыриваться, и из-за неё вдруг выглянуло сморщенное старушечье лицо.

Маленькие зрачки по сторонам острого и горбатого, как совиный клюв, носа сверкнули из-под седых бровей и с любопытством уставились на сидящих у очага Гарру и Пижму.

— Входи, мать! Гости!

Занавеска откинулась, за ней открылся такой же узкий проход, как и тот, по которому они прошли в пещеру. В проходе стояла маленькая старуха, до такой степени сгорбленная, как будто её спина была переломлена пополам.

Старуха пожевала губами и затрясла головой.

— Что, Пижму? — заговорила она скрипучим голосом. — Знала, что придёшь. Беда у тебя? Помогать надо!..

Пижму прижал обе ладони к груди и низко наклонил голову.

— Поворожить приехал. Думал: Рефа стара, много дел знает. Чего сама не знает, скажут ей лесные духи.

Пока Пижму говорил, Рефа подошла к огню. Она не села, а только нагнулась, достала с углей печёную рыбку и молча пошла к своей занавеске.

— Рефа сейчас не будет говорить. Громовик взбесился — покоя не даёт. Перестанет греметь, тогда буду ворожить.

Рефа отогнула занавеску и скрылась в глубине тёмного прохода.

Урхату родился в Ку-Пио-Су. В детстве его звали по-другому. Прозвище «Урхату» получил он за свой рост и несокрушимую силу.

На языке племени Ку-Пио-Су это имя означало «большой медведь».

Ещё в молодости не поладил он с самим Мандру. Не нравилось ему слушать его приказы.

Взял лучшую лодку, посадил в неё жену, двоих ребят, собаку и младшего брата; взял мать, горбатую Рефу, оружие и весь домашний скарб. Ночью выехал из посёлка, и след его пропал надолго.

Никто не знал, куда он девался.

Только через несколько лет догадались, что он поселился в овраге Большая Щель.

Место это Урхату присмотрел себе ещё раньше и облюбовал его неспроста.

В давние времена, о которых самые старые старики слышали от своих дедов, в этом овраге был большой посёлок. Жило здесь племя «нуонки». Они говорили на особом наречии и славились искусством добывать замечательно хорошие кремнёвые желваки в виде круглых камней величиной чуть не с детскую голову. Снаружи желваки были покрыты коркой, а на расколе имели светло-серый тон.

Кремень, который они давали, был превосходен для ручной обработки.

Желваки от удара кололись правильными кусками, отлично поддавались стёсыванию, «отжиму» и полировке, и дальние поселенцы приезжали к нуонкам выменять или выпросить хороших камней для собственных поделок.

Оказалось, что нуонки добывали кремень из толщи известковых пластов, делая глубокие шахты в известняке.