Общество Джейн Остен - Натали Дженнер

Она хотела открыть дверь и вдруг догадалась, в чем дело.

– Вы что, следили за мной?

Он подошел ближе и встал рядом, возвышаясь над ней.

– О чем вы говорили с Адамом?

– Что, простите?

– О чем вы говорили, пока он провожал вас домой?

– С какой стати я должна вам отвечать? – раздраженно бросила она и снова взялась за дверную ручку, но он развернул ее лицом к себе.

– Что ж, хорошо, – с досадой вздохнула она. – О Джейн Остен. О чем еще, по-вашему, мы должны были говорить?

– Вы любите его?

– Вы вообще в своем уме? – воскликнула она. – Сперва добились того, что меня уволили, затем называете наркоманкой – все эти годы вы только и делали, что отталкивали меня!

– Что значит «отталкивал вас»?

– Боже мой, – пробормотала она, – вы даже наняли на работу ту, что была моим злейшим врагом еще в колледже… эту шпионку экстра-класса…

– Аделина, ради всего святого, что значит «отталкивал вас»?

Она отвела глаза, разглядывая собственные сапожки.

– Ничего не понимаю.

Он вздохнул, взглянул на луну, затем, проведя рукой по лбу, уставился в землю.

– Вы ничего не понимаете? Значит, мне одной все понятно.

– Аделина, пожалуйста, выслушайте меня.

Он попытался взять ее за руку, но она резко отдернула ее.

– Выслушать? Ваше нытье о том, как вам одиноко, когда за неполный год я лишилась мужа и дочери? Вы как нельзя вовремя!

Ее голос все сильнее дрожал от гнева.

– Прошу, позвольте мне войти, и мы спокойно обо всем поговорим.

– Нет, постойте, что за неслыханную чушь вы несете?! Вы не посмеете, слышите вы меня или нет?

Она пыталась открыть замок, но у нее так сильно дрожали руки, что она никак не могла попасть ключом в замочную скважину.

– Думаете, что раз вылезли из спячки, можете приставать к первой попавшейся женщине? К молодой женщине, которая теперь свободна? И все потому, что вам одиноко по ночам? Вот это вам нужно? Да как вы посмели! Как могли подумать такое обо мне!

Наконец она открыла дверь, но он попытался удержать ее.

– Аделина, я ни о чем подобном не думал. Ни о чем таком. Вы же хорошо меня знаете.

– Уходите, пожалуйста, – взмолилась она, и слезы хлынули из ее глаз. – Неужели вы не понимаете, как мне больно?

Она захлопнула дверь, оставив его одного в темноте, и он слышал, как она рыдает. Хуже он сделать уже не мог, даже если бы очень постарался. Возможно, эти слова были последними, что он от нее услышит, – а ведь он пришел сюда совсем не за тем, гонимый ревностью к Адаму Бервику с его подарочками.

Он постоял так еще несколько минут, пока не стихли ее всхлипывания, и побрел прочь по садовой дорожке, не оборачиваясь, не глядя на дом, где все еще не зажегся свет. Так он и шел в полной темноте, под луной, невероятно одинокий, и некому было указать ему путь, кроме этого безликого небесного тела, светившего всем – и никому. Никто больше не заботился о нем, он никому не был нужен, кроме той, что покинула его много лет назад, и вот вселенная в своей безграничной несправедливости заключила с ним сделку: снова испытать подобную боль или не получить вообще ничего.

Так и вышло – он вновь остался ни с чем, лишь причинив себе еще больше страданий, и в этом была его вина.

Едва ступив на порог собственного дома, он увидел связку ключей в замке его кабинета. Да, это могло помочь умерить боль, и никто бы не узнал об этом. Никто, кроме Аделины, – и тогда он бы стал на шаг ближе к той жалкой развалине, какой казался ей, и он не был уверен, что сможет вынести подобный позор.

Жалость к себе обычно заставляла его замкнуться, поддаться боли и зависимости. Но сегодня ему уже нечего было терять, и в то же время перед ним открылись все дороги. Он не продвинулся бы на йоту к достижению собственной цели, если бы сейчас снова уступил. Сделать так означало снова ступить на проторенный путь, что вел через сад к той двери, что захлопнулась перед ним, и к другим таким же дверям и таким же людям – если у него вообще хоть когда-нибудь будет второй шанс.

Его жизнь была болью – собственно, он и не жил по-настоящему. Вместо этого он забывался в наркотическом дурмане. Уже несколько недель он не открывал шкаф, помня свою клятву на церковном кладбище в сочельник. Либерти Паскаль, эта «шпионка экстра-класса», как ее окрестила Аделина (даже сейчас он не смог сдержать улыбку), отлично справлялась с возложенными на нее обязанностями, ничего не упуская из виду. Он пытался стать лучше, и сейчас причина этих перемен была невероятно далеко – но в ее мнимой недостижимости и крылась коварная ловушка. Если он сумеет противостоять искушению сейчас, в этот тяжелый миг, значит, это и вовсе ему не нужно. Это было очередным испытанием – бог знает, сколько он уже провалил. И хотя Аделина и была так далеко, она тоже смогла побороть своих демонов в этот мрачный час, и он сказал себе, что у нее есть чему поучиться. Она была умнейшей из всех, кого он знал, и, отвергнув его, лишь подтвердила это – он все понял, невзирая на боль, причиненную этим наитием.

В конце концов, перед ним лежал новый путь, ступив на который, возможно, он смог бы стать тем, кого заслуживает Аделина.

Чотон, Хэмпшир.

Второе февраля 1946 года.

Полночь

Когда встреча подошла к концу, Франсес предложила Мими и Ярдли остаться у нее на ночь в отведенных для гостей комнатах. Мими была безумно рада провести ночь в доме, где когда-то спали Остены и, быть может, даже сама Джейн оставалась ухаживать за больной племянницей или племянником, несмотря на то что сама жила по соседству.

Втроем вместе с Эви они направились к особняку, пройдя через всю деревню; Эндрю Форрестер пошел в противоположном направлении, возвращаясь в Олтон, а Адам провожал домой Аделину. Зимний день короток, и в половине пятого солнце уже клонилось к закату, а полная луна терпеливо ждала своего выхода. Ярдли засыпал Франсес вопросами о Чотоне и его истории, на которые она охотно отвечала, хоть и ссылалась на то, что лучше всех в округе об этом осведомлен Эндрю Форрестер – второго такого знатока было не найти.

После запоздалого ужина в столовой и напитков у огня Эви поднялась в свою спаленку на чердаке в южном крыле, а мисс Франсес удалилась в свою – в углу напротив Эви. Внизу, на втором этаже, была спальня ее отца, куда никто не заходил со дня его смерти и похорон две недели тому назад. Франсес все еще не решалась войти туда, несмотря на вежливую просьбу Эндрю Форрестера разобраться в отцовских бумагах.

Гостевые спальни располагались на втором этаже северного крыла на отдельной площадке с лестницей, которую Франсес называла «галереей гобеленов». Лестницу действительно украшали фландрские геральдические гобелены, приводившие Ярдли в восторг, подобного которому Мими еще не доводилось видеть. Он был убежден в том, что именно их копии находятся в нью-йоркском музее Метрополитен, и уже горел желанием позвонить одному из старших смотрителей музея, чтобы обсудить их возможную стоимость.