Чёрно-белый мир - Татьяна Андреева

бросили свои занятия и направились к мешкам с артефактами. Прошло несколько минут, в течение которых Константин с Исдаром сверлили друг друга взглядами. Один из сопровождающих что-то сказал, судя по тону, одобрительное, и на лице мальдезерца расцвела широкая улыбка.

— С запасом, — он одобрительно прищёлкнул языком, — вот спасибо! Никхан!

Я выдохнула. Всё это время, пока свита Исдара подсчитывала «валюту», я молилась, чтобы они не заметили или не придали значения тому, что мы потратили один артефакт на обогрев пещеры, а оказалось, что Константин как всегда всё предусмотрел.

Исдар выставил руку в сторону, и один из его друзей, тот самый, что сообщил о количестве артефактов, вложил в его ладонь небольшую амфору. Та казалась покрытой чёрной глазурью, но, когда Константин ухватил её пальцами, по стенке пополз пузырёк воздуха. Стало ясно, что сосуд прозрачный, а внутри него — чистая тьма. В крошечные загнутые ручки был продет кожаный шнурок. Кольдт просунул в него голову и спрятал грифонью кровь на груди.

— Пробовать не будете? — поднял брови Исдар.

— Нет, я тебе верю.

— Никхан, — мальдезерец слегка поклонился.

Он говорил долго. Сокрушался, что племя лишило удовольствия побеседовать, сидя у костра до рассвета. Объяснял, что при добыче товара ни один ценный зверь не пострадал и что они не убивают «великих», лишь подсовывают накачанную сонным зельем дичь, а затем, когда полуорёл-полулев засыпает, забираются в пещеры, находят в шкурах наиболее уязвимые места, делают надрез и…

Во время рассказа о заборе крови у крылатой твари Исдар то и дело посматривал на меня. Хотя капюшон постоянно находился на голове, а последнюю я старалась иной раз не поднимать, чёрт оказался глазастым.

— Простите, сурад, — мальдезерец заискивающе улыбнулся. — Ваша спутница… Она немного похожа на мою дочь, только уштаг баядан. Как это в Лусеате? — он пощёлкал пальцами, вспоминая. — А! Вот! Более тонкая.

Константин молчал, и кочевник продолжил:

— Разрешите задать ей вопрос?

Кольдт окинул мальдезерца недобрым взглядом, но всё же разлепил губы:

— Во Фламии рабовладения нет. Моя спутница может ответить, если захочет.

— Суради, — обратился мужчина ко мне, — позвольте узнать, не течёт ли в ваших жилах кровь детей пустыни?

— Всё может быть, сурад Исдар, я сирота.

— Суради не имеет родителей, — уточнил он, — а мужа?

Я хотела ответить: «Уже нет». Однако вовремя спохватилась и просто помотала головой. Почему-то это привело собеседника в восторг. На его лице вновь засияла улыбка. И, быть может, от волнения он вдруг заговорил о себе в третьем лице, добавляя в речь всё больше родных слов.

— В нашей общине новый аяз, молодой и не связанный таинством завьи. Если Исдар приведёт такую варадэ, правитель наверняка сделает вас аязи, а Исдара — советником! Разве не здорово? Вы получите больше чем мужа и дом. Вы станете во главе нашей большой семьи, к вашим ногам сложат богатства!

Я не смотрела на Кольдта, но словно почувствовала исходящую от него волну злости.

— Никхан, сурад, — поспешно ответила я, — но у меня только одно желание — вернуться домой.

Это было правдой. В мои планы вовсе не входила жизнь в краю с абсолютно чуждой культурой. Если бы пришлось выбирать, где остаться на Амираби, то я бы указала на домик оранти в Эджервилле.

— Вы не понимаете! — воскликнул кочевник. — Очень скоро мы добьёмся того, что под рукой нашего аяза сплотятся все племена Мальдезера! Неужели вы не желаете стать королевой пустыни?

— Она же сказала, что нет! — не выдержал Константин.

— Прошу поправить меня, сурад, если я не прав, — тёмные глаза блеснули лукавством. — Вы утверждали, что не являетесь господином этой женщины. Вы также не её родственник или муж. Значит, вы не можете говорить от её имени.

Я забыла, как дышать. Что творит этот старик? Неужели он не понимает, что Кольдт, особо не напрягаясь, превратит его в кебаб? Может, он просто не в курсе, на что способен фламийский архимаг, и не представляет, какой опасности себя подвергает?

Константин, однако, славился не только своей силой. Он мастерски владел собой, что и доказал, проговорив вполне добродушно:

— Ты не учёл партнёрства, мой друг! У нас с этой суради есть общее дело, и она будет вольна как птица только после его выполнения.

Исдар перевёл взгляд на меня. Я истово закивала. Уголки губ мальдезерца поползли вниз.

— Тогда прошу меня извинить, — он сложил ладони перед собой и согнулся, а когда выпрямился, пристально посмотрел вглубь капюшона и добавил:

— Когда освободитесь от обязательств или передумаете, дайте знать. Мы будем рады такой красивой сестре.

— Никхан, благодарю! — я тоже поклонилась.

Мальдезерцы выделили нам одного верблюда. Меня Константин усадил вперед, сам устроился сзади, и я, памятуя о ночёвке в скале, славила весь божественный пантеон за то, что на этот раз нас разделял горб.

На подъезде к гарнизону я чуть отклонилась назад и повернула голову, чтобы мой спутник мог расслышать вопрос:

— Ты говорил, что тебе плевать на пустынников, почему же ты с ними столь терпелив?

— Исдар — хитрая …лочь! — несмотря на то, что Кольдт почти орал, некоторые слова растворялись в завывании ветра, шелесте песка. — Не зря упомянул объединение… Ещё раз намекнул, что сотрудничество перспективно…

— А не боишься заиметь под боком ещё одно сильное государство? — прокричала я.

— Напротив, дикие племена невозможно контролировать, а единому правительству, в которое, я уверен, войдёт наш ушлый приятель, будет что терять… Легче договориться… Потенциальный союзник… Им нужны… Ты же видела, там ничего нет.

Я сделала знак, что поняла, и больше не разговаривали. Злая пустыня отнимала слишком много сил. Глупо было расходовать их на слова.

В гарнизоне мы проторчали до самого вечера. Смотритель крепости попросил Константина пройти в кабинет, чтобы обсудить ряд вопросов, и пока тот отсутствовал, я отдыхала в башне.

В «каморке» ничего не изменилось. Покрывало на кровати было смято моим телом, на подушке лежало открытое «Ораторское искусство» обложкой вверх. Замученный дежурствами Норман принёс булочки и чай. Мантию я сняла, как только переступила порог комнаты, так что, увидев меня, парень буквально потерял дар речи. Поставил дрожащий поднос на письменной стол и убежал. Я фыркнула. Наказание всё-таки научило кое-кого держать рот на замке.

В Рощу мы попали ближе к ночи. В зале перемещений на низеньком табурете у стены дремал Мануэль. При нашем появлении он вскочил на ноги. Лицо его припухло со сна, волосы торчали в разные стороны, набрякшие веки часто-часто моргали.

— Вы задержались, — в словах управляющего мне послышался укор, хотя его взгляд ничего такого не выражал.

— Непредвиденные обстоятельства, — бросил Константин. — Как она?

Мэнни замялся.

— Ну-у, —