Девятая квартира в антресолях - Инга Кондратьева

– Так все и кончилось, няня? – Лиза слушала чужую жизнь как завороженная.

– Да, в общем-то, и да. Кончилось так, – Егоровна, словно что-то вспоминала еще под эти слова.

– Или что дальше было? – догадалась Лиза. – Как они дальше-то жили?

– А дальше, дитёнок, там всё тёмно. Стал он пить, да до беспамятства.

– Ой, я так боюсь пьяных, няня! – призналась Лиза.

– Ты? Да ты их видала? Да где?

– Один раз, помнишь, как я маленькая была и мы гуляли. А дядька какой-то вдоль реки шел и ко мне полез!

– Тю! Да это Степаныч, дурья его башка, на пасху с малой барышней христосоваться пожелал. Напугал тебя, помню.

– Потом еще раз в городе, когда нас в музейную выставку водили, так по дороге какие-то двое смеялись, на нас пальцами показывали и «белыми мамзельками» обзывали. А наша классная дама велела не обращать внимания и с достоинством следовать мимо. И вот, недавно, на Ярмарке – их целая толпа из кабака выходила.

– Это, дитятко, не так страшно, это ты веселых пьяниц видела. А в бараке пили до злости, до потери себя. Тех разумом не остановить, только если другой силой. Так вот. Зимой дело было. Вернулась я как-то с фабрики и вижу – в «холодной» баба какая-то отлеживается, да стонет. Я подошла, волосы с лица убрала ей, а это – Милка. «Дай водички», – шепчет еле слышно. Гляжу, а она вся в крови. Не лицо, а юбка. Я ей: «Милочка! У тебя ж ножки все в крови, дай вытру?» А она уцепилась за подол и вроде как ничего не соображает от боли. Потом воды попила, меня узнала. «Возьми его, на снег брось, да так, чтоб собаки не учуяли. Степка проспится – похороним». У меня аж волосы на голове зашевелились. Я ей юбку-то приподняла, а там младенчик. Уже холодный совсем. Вот с ним вместе все мои девичьи чувства и фантазии навсегда и сгинули. Родной муж смертным боем жену бил так, что выкинула она. Про собственное дитё не вспомнил! Стою в этих сенях и только одно думаю. Ведь и мне от подобной участи не уйти, раньше-позже, тут – одна дорога. И все вспоминала, как мы в Луговом жили, какой домик у нас был. Маленький, бедненький, но как мамка его весь намоет-начистит, как мы с ней картошки наварим и отца с поля ждем. Думаю, только бы до лета дождаться. Умолю. Упрошу вернуться. И как накликала. Через месяц папаня преставился, а летом я и вовсе одна осталась. Дальше ты мою судьбу знаешь. У меня всегда был теплый дом, полный стол и ни одного грубого слова. Лучшей доли и представить себе не могу. Бабушке твоей за упокой свечку всегда ставить буду, маму твою, светлого ангела, поминать, а за вас с отцом – о здравии молить!

***

После того задушевного разговора с Егоровной Лизе показалось, что связь между ними стала еще крепче, хотя никто впредь к темам былого и возможного более не возвращался. В доме установился привычный мир, старик Полетаев наслаждался воцарившимся спокойствием, и к Лизиным отлучкам из дома все стали относиться теперь гораздо спокойнее. Она побывала на двух выступлениях, которые в свое время «сватал» им Савва Борисович, от третьего они отказались по причине слишком дальнего расположения приглашавших. Один раз девочек сопровождал Андрей Григорьевич, другой – родители Нины. Денежный конверт Лизы снова приобрел солидную пухлость, и, бывая в городе, она не только могла позволить себе, благодаря этому, приобрести необходимые мелочи, но и заметила, что чаще стала раскланиваться в местах покупок, встречая знакомых. Поездки на дачные вечера расширили круг общения и княжны, и Лизы. Когда дочь поделилась с отцом этим наблюдением, Полетаев подумал даже про себя, что, вполне возможно, дальновидный Савва предвидел и этот аспект, такой немаловажный для только вступающих в жизнь общества молодых людей.

Подтверждением этой догадке стало появившееся пару дней спустя объявление в местной газете: «Жителей и гостей города оповещаем о том, что городская территория, именуемая «Черный пруд» и известная также как «Сад откупщика Медовикова» будет закрыта для свободного доступа с утра субботы 8 июня до утра воскресенья 9 июня по причине частного съема. Для заинтересованных лиц сообщаем, что известный заводчик Савва Мимозов арендовал поименованную территорию для проведения благотворительного мероприятия по благому пожеланию своих дочерей: Арины, Аглаи, Анфисы, Анастасии и Александры. Вход по билетам благотворительного взноса, стоимостью: 25 руб. взрослого и 10 руб. детского возраста с 5-ти до 12-ти лет; или по личным пригласительным билетам. Каждый владелец любого из этих билетов является участником розыгрыша лотереи, который состоится в разгар праздненства. Также гостей ожидают многие сюрпризы и развлечения для всех возрастов. В программе – представления, игры, катание на лодках и велосипедах, закуски и напитки, танцы и многое другое. Весь день играет духовой оркестр пожарной службы. Все собранные средства поступят в распоряжение Второго детского городского приюта, расположенного на Тихоновской улице».

Среди недели Савва приехал к Полетаевым с личным визитом и собственноручно вручил им два именных приглашения.

– Ты, Савва, это все затеял, чтобы дочек до их отъезда в нижегородское общество ввести, так ведь я догадался? – спросил его Полетаев.

– Да, Андрей Григорьевич, надо быть дальновидными, и пользоваться моментами. Москва, Петербург, Нижний, Кострома… Мальчики, девочки… Кто бы, где со временем ни оказался, а и через двадцать лет вспомнит, что вот с Шурочкой Мимозовой вместе на лошадках катались, а с Настей в одном домашнем спектакле роли изображали. Так то. А уж для старших вообще сам Бог велел знакомства устраивать. Не каменный же век на дворе, не домострой, чтобы женихов за руки в дом приводить. Пусть присматриваются. Я при случае не первый раз стараюсь, но зимой, да по праздникам мои-то всё чаще дома гостей принимают. А всё, что по линии благотворительности – это Ариша у нас соображает. Она в Москве уже тематические вечера и придумывала, и устраивала. Но, конечно, вот так, чтобы на весь день, да от мала до велика, такого не было пока. В этот раз и остальные девчонки за ней потянулись: «Я тоже хочу участвовать, я тоже хочу сироткам помочь!». Они на прогулке встретили вереницу приютских девочек, так те так одеты, что прости-господи. Чистенько конечно, но все ж – заплатка на заплатке. А зима придет? Морозы? Так хоть на пальтишки, да на ботиночки им наберем.

– Не дороговато ли за билет запросили, Савва Борисович? – сомневался Полетаев.

– Так и что ж, что дорого! Мне шушеры всякой там и не надобно! Пусть меньше народу будет, да такого, что с дочками не стыдно знакомить – и с твоей, и с моими. Я еще пригласительных билетов раздам знакомым – кадетам да молодым офицерам, тем, кто на казенном жаловании. А так, увидишь – целыми семьями приходить станут!

– Простите, можно я спрошу? Не лучше ли было, Савва Борисович, этот сбор в пользу детей рабочих Вашего собственного завода сделать? – поминая недавний разговор из жизни в бараках, вступила в их разговор Лиза.

Мимозов хотел было сразу вспылить, но потом остановил себя, вспомнив разумом, что говорит с неопытной девочкой. Он резко выдохнул набранный в легкие воздух, ноздри его прекратили свое лихорадочное движение и, уже слегка успокоившись, Савва начал выдержанные объяснения: