Записки военного коменданта Берлина - Александр Котиков

Надо было засеять землю и приблизительно определить, что будет собрано в будущем году. Кто же будет засевать поля? Снова помещик? Или те, кто обрабатывает землю своим трудом, мужики? В Германию из Европы шли перемещенные немцы. Их надо было принять, устроить на земле, или они пойдут на Запад и станут объектом организаторов реваншизма. Но, чтобы посадить перемещенного мужика на землю, ему нужны земля, инвентарь, посевной материал, орудия производства. Они прибыли в Германию с клажей вещей по 20 кг на живую душу. У них ничего не было. Их надо было экипировать, надо было дать им продовольствие, чтобы они прожили до следующего урожая. Это и были вопросы жизни, немедленные, сиюминутные.

В этой плети были туго свиты и другие вопросы. Они были так скручены со всеми остальными, что определяли все остальное. Это вопрос, как быть с помещиком, как социальной силой, и как с поместьями, с имениями, с экономическим фактором. Осенью 1945 года во весь рост встала земельная реформа. Это и лишение права собственности монополий, преступников войны, ликвидация мощи монополистического капитала, наложение на эту собственность ареста, создание специальных немецких экономических органов по управлению этой собственностью. А как это сделать, когда заводы находятся в нашей Советской зоне оккупации, а монополистические штабы все гнездятся в Западной Германии? Когда этот пригретый монополист под крылом американской военной власти развернул свою деятельность и протягивает руки через своих чиновников на эти предприятия нашей зоны, ухитряется командовать уже не своей собственностью?

Тут и преобразование немецких органов самоуправления, и школьная реформа, и, что важно, денацификация. Надо было освободиться от истинных представителей гитлеровского режима и предоставить проявить себя тем попутчикам, которые плелись за фашизмом. Нацело очистить весь идеологический аппарат страны от фашистского мировоззрения. С самого начала идеологическая основа нового государства должна быть во всех отношениях свободна от фашистского мировоззрения.

Начался сентябрь, первый осенний месяц 1945 года. Кажется, все слагаемые земельной реформы были готовы, чтобы ее начать. Никто не рассчитывал, что она пройдет безболезненно, гладко. Прусский помещик за многие столетия пустил глубокие корни в социальный строй германского общества. Он пережил самые сложные изменения в экономической структуре германского государства, он приспособился к периоду господства монополистического капитала, ужился с ним, воспринял от него многое, что сделало прусского помещика союзником и солидным действующим лицом германского империализма. И так, просто, уйти с исторической сцены он не собирался. Мы, советские люди, по своему опыту знаем, как трудно было выковыривать нашего русского помещика, как он опасно сопротивлялся.

Поэтому, и по ряду других причин, земельная реформа оказалась самым сложным орешком в революционно-экономических преобразованиях в Германии. Следует иметь в виду, что помещик, как социальная сила, в Пруссии, к которой относилась и Саксония-Анхальт, играл особую роль во всех сторонах общественной и экономической жизни. Когда ни начни такую реформу, обязательно встанет много сопутствующих вопросов. А в этот раз их было более всего. Кроме решения вопроса о земле, о том, кто ее должен был обрабатывать и ею владеть, встал вопрос, как убрать урожай 1945 года, как сохранить его, упрятать, не дать разворовать, не дать увезти на запад Германии, а такая опасность была. Урожай собирали старые хозяева земли.

К нашей русской щепетильности пришла немецкая аккуратность, традиционная немецкая пунктуальность. Поначалу мы этому не особенно доверялись, но потом мы стали убежденными поклонниками этой пунктуальности.

Мы настораживались, когда наш друг Бернгард Кеннен говорил нам:

— Не беспокойтесь, ни одного зерна не пропадет, все будет собрано и упрятано.

Я тревожился за урожай по-русски, а Бернгард был спокоен за урожай по-немецки. Я имел свой, русский опыт. Я, как сейчас, помню, как голод и тиф схватили за горло наш народ, и мы потеряли миллионы своих людей в этой страшной битве. Но то были мы, со стойкостью в беде, которой одарен русский человек, никто не сравнится. А что если костлявая рука голода коснется немецкого населения, а рядом будут наблюдать за всем этим богатые «дяди Сэмы»?

Бернгард Кеннен знал о наших бедах больше по книжкам, но, когда я смотрю, что урожай собирает помещик, собирает и знает, что над ним нависла угроза уйти с исторической сцены, у меня по спине бегают мурашки. Я собирал хлеб для голодающих рабочих центральных губерний России, сам перенес страшную болезнь — сыпной тиф. Я помню, как в 1921 году кулаки прятали хлеб, я помню и 1932 год, когда кулаки Дона зарывали в ямы зерно, чтобы оно не досталось советской власти, для прокормления населения страны. Прусский помещик, при случае, еще более цепко схватит за горло рабочего Дессау, Магдебурга, Биттерфельде, Галле, Лейпцига. Пусть наши немецкие друзья простят нас за нашу беспощадность в те первые годы после войны, когда речь шла о пище. Мы действовали под давлением нашего опыта.

В Германии в ту осень встал и другой краеугольный вопрос. Кто будет засевать землю? Все тот же прусский помещик, милитарист, исчадие всех пороков германского общества, или обезглавить помещика и передать землю для посева полей тем, кто ее всю жизнь обрабатывал, — мужикам? Такая постановка политики была ясна и приемлема населением, но она потянула за собой много вопросов, на которые ясного ответа, экономически обоснованного решения не было. Где взять тягловую силу? Инвентарь — плуги, бороны, культиваторы, сеялки, посевной материал и многое другое? Землю передать крестьянам просто, когда политическая власть на стороне крестьянина, сложнее было оснастить молодого крестьянина всем тем, чем обрабатывают землю в наше время. Нас успокаивало то обстоятельство, что половина земли обрабатывалась арендаторами, а они располагали собственным инвентарем. Старых арендаторов не смущала перемена в праве собственности на землю. Их интересовала юридически-правовая сторона дела. В одном селе, севернее Галле, кажется в районе Бернберга, арендатор поставил такой вопрос: бесплатно землю мы взять не можем, при получении земли нам нужна купчая бумага, документ, с которым я мог бы спокойно чувствовать, что я хозяин.

— Что вам даст эта бумага? Власть-то принадлежит вам, вы — хозяева земли!

— Это вы так говорите, пока вы здесь, а помещик сбежал на запад Германии, в свое другое имение около Ганновера. Но вы уйдете, придет помещик и скажет: «Убирайся с моей земли, ты ее узурпировал у меня». А что я ему скажу на это? Ведь вас-то уже не будет?

— Да разве дело в нас? Вам теперь и в будущем будет принадлежать власть, и она будет оберегать вашу спокойную жизнь без помещиков.

— Все же нам нужна земля, но нужна на основании документа, что я ее купил.

— Как же вы хотели бы решить этот вопрос?

— Как? — Арендатор задумался. — Я хочу купить землю, получить купчую бумагу и на этом основании стать хозяином земли. Так-то будет по закону.

Спросили других крестьян. Все как один были за купчую бумагу. Но чтобы земля не стоила бы дорого.