Москва. Квартирная симфония - Оксана Евгеньевна Даровская

Проигнорировав диван с Томой, видимо предупрежденная о возможных инцидентах, мадам провела осмотр гостиной, спальни, кабинета.

– Да-а-а (тщательно простукивая стены), ремонтных работ предстоит непочатый край. Этаж низкова-ат, конечно… – из окна гостиной она изучала обширный двор. – Перепланировка, естественно, не узаконена… Вы смотрели варианты для нее? – резко обернулась она ко мне, кивнув на застывшую скальной породой спину Томы.

– Пока не было смысла, – ответствовала я.

– А вы ищите, ищите, – распорядилась мадам, – песня с ней, чувствую, может затянуться. Ну, я в целом все поняла (Юле), буду думать. О-о (глядя на часы), через пятнадцать минут у меня лекция.

Они с Юлей торопливо ушли.

Это был мой третий приход в квартиру, оказавшийся в общем-то необязательным. Я тоже собралась уходить. Виталик внезапно вызвался подвезти меня к метро. Можжухин без промедленья дал ему ключ от своей машины. Мы сели в припаркованный во дворе недалеко от подъезда приземистый «Форд», Виталик резко включил зажигание и не стал церемониться:

– У тебя есть знакомый нотариус?

– Конечно, – кивнула я, предвкушая недоброе.

– Слушай, – дергано выруливал он со двора, – есть один пассажир на Крапивенском, рядом с Петровкой, наверняка знаешь место, почти труп, нужно дарственную на меня срочно состряпать. Двадцать процентов от прибыли тебе с нотариусом.

«Та-ак, дружок, – подумала я, – старо как мир». И ответила:

– Извини, не получится, моя нотариус не по таким делам.

Виталик мгновенно потерял ко мне интерес, коряво припарковался, не доезжая до метро, я вышла, он злобно газанул в сторону центра.

Покупателем квартиры стала именно мадам – преподаватель юридического факультета МГУ, тогда кандидат наук. Называть фамилию не буду. Она в качестве профессора по сей день трудится на преподавательской ниве. Тогда на принятие положительного решения ей понадобилось три дня.

Спустя те же три дня вполне бодрая, по крайней мере по голосу в телефонной трубке, Тома выдвинула версию, откуда у кандидата наук деньги на их с Можжухиным квартиру: «Конечно, сидит небось в приемной комиссии, взятки гребет лопатой, кроме преподавательской зарплаты. Факультетик-то один из самых блатных».

Что поразительно, в дальнейшем выяснилось: мадам действительно членствовала в приемной комиссии. Добавлю, что она съезжалась со старым больным отцом, за которым требовался уход, и одновременно собиралась продавать его небольшую смежно-изолированную трешку на Ленинградском проспекте, между «Динамо» и «Аэропортом».

* * *

Фундамент наших с Томой отношений неумолимо креп в соответствии с растущим числом просмотренных для них с Лёнчиком вариантов. (Лёнчик от поисковых мероприятий отказался сразу: «Пусть мать сама этим занимается».) Мать мгновенно находила неоспоримые недостатки в каждом варианте. Отрицательные словесные заготовки пестрели разнообразием в ее голове, расталкивая друг друга локтями. Если дом стоял глубоко во дворе, то деревья застили ей окна, значит, будет минимум света. Если дом располагался ближе к дороге, то: «Ты представляешь, как я буду засыпать под этот жуткий автомобильный гвалт? У меня и так хроническая бессонница, болит каждая клетка организма. Хоть бы пару кустов под дом воткнули, озеленители хреновы». Если при прочих достоинствах одна из дверей на рассматриваемом этаже лоснилась не очень свежим дерматином, то следовало: «Ты представляешь, что за контингентик здесь живет? Тот еще контингентик! Сплошная ветхозаветная (в смысле закостенелая) алкашня! Неужели ты не заметила, как разит мочой на первом этаже? Разве можно сравнить с Ленинским? Там и народ приличный, и двор шикарный, и все рядом».

Ей нужен был только кирпич, этаж не ниже третьего, много света и тишины, пешая доступность к метро, непременное наличие нескольких продуктовых магазинов в трех минутах ходьбы от подъезда и, конечно, старый добротный район (в идеале «Университет»). Не успевали мы выйти из надцатого по счету подъезда кирпичного дома, она морщила аккуратный нос и кривила губы. Озвученные ею дефекты подъездов, кухонь, туалетов, коридоров, балконов непостижимым образом перетекали в недостатки пергидрольной Элеоноры. В первый месяц галерных квартирных изысканий тема измены и предательства Можжухина оставалась приоритетной. И, конечно, рефреном: «Мало того что теперь он ишачит на двух ее оглоедов, одевает, обувает, в школу отвозит» и т. д. Мои миролюбивые доводы, что придется, мол, чем-то в квартирных требованиях поступиться (давить на нее все еще не хотелось), она игнорировала.

В мою голову заползла скользкая змея сомнений: можно ли вообще сварить кашу с этой женщиной? Адекватна ли она в принципе? Хотя бы когда трезва? Ведь бывают же клиенты, над которыми бьешься по нескольку месяцев, они раболепно смотрят тебе в рот, прикидываются ранеными ангелами, жаждущими изменить поганую, по их словам, жизнь, избавиться от кровожадной родни, разъехаться с кровососами-детьми, мужьями-изменщиками, алчными женами, сбежать от буйнопомешанных верхних или нижних соседей, начать с чистого листа… Люди эти бывают отчаянно искренни в своих жалобах и запросах. Некоторые из них носят при себе запасы носовых платков и льют в них неподдельные слезы от невыносимости бытия. Но, напитавшись разнообразием эмоций и выкачанной из тебя кровью, в самый ответственный момент они соскакивают, возвращаясь к ими же про́клятому, гнусному, поганому существованию. Обратную дорогу в ад объяснить они не в состоянии. Под виртуальные крики первых рассветных петухов со скрежетом захлопывают крышки своих виртуальных гробов. Клиентов такого сорта по праву можно назвать «коммунально-социальными вампирами». Однако к змеиному шипению в моей голове примешивался невидимый тайный шифровальщик, отстукивающий азбукой Морзе: Тома – иной случай. Сознание мое раздваивалось. Способна ли она целенаправленно издеваться, питаясь моими моральными соками? И однажды ночью, когда меня отчего-то одолевала бессонница, я наконец прозрела: не способна! Эта гиперэмоциональная женщина пребывает ровно на противоположном полюсе от вышеописанных лиц. В том-то и дело, что она не считает свою прошлую жизнь поганой. Напротив. Она искренне любит свою прошлую жизнь. Она считает ее прекрасной. Где-то в глубине души надеется восстановить из руин павший город. Не в состоянии признать, что некоторые руины восстановлению не подлежит. И теперь в ее прошлое можно устраивать лишь экскурсии, как в Помпеи. Тайный шифровальщик в моей голове окончательно взял верх. Змея сомнений затихла и испустила дух у моих ног.

После просмотра не помню какого по счету варианта (поиск перевалил на второй месяц, триумвират в лице юридической мадам, Юлии и Можжухина, пока еще не во весь голос, начал закипать), в голову мне пришла неожиданная мысль.

– Послушай, Тома, давай посмотрим квартиру отца вашей покупательницы на Ленинградском проспекте. Она ее придерживает, не рискует продавать, пока тебе вариант не найдем. Район вполне престижный, рентабельный, дом кирпичный, нормальный этаж. К тому же это даже не двушка, а небольшая трешка. Сделаем тебе классную перепланировку, объединим что-нибудь с кухней (меня не хуже Можжухина хлебом не корми, дай перепланировать любое жилье). У меня и бригада толковая на примете