Москва. Квартирная симфония - Оксана Евгеньевна Даровская

это шанс. Деваться ей, по сути, некуда, а так ее хоть не обманут. Она по знакомству согласится. Мировая баба, чудесный, порядочный человек, не без странностей, но душа добрейшая, юмор, юмор какой – потрясающий!

В два голоса они уговорили меня. Без лишних обещаний я согласилась для начала посетить семейство. А там видно будет. На сей раз интерес у меня был чисто исследовательский, связанный не с зарабатыванием денег, а с учебой в институте психоанализа. До наблюдений за умирающими людьми по методу Льва Толстого моя натура не дозрела (да и, слава богу, из окружения никто не умирал), а вот изучение разновидностей семейных конфликтов меня очень даже занимало. В голове опять-таки мелькнула толстовская аксиома: каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

«Ты от Дарлинга?» – именно так спросила она, широко распахнув входную дверь. Длинноногая, худощавая, странноватого вида женщина с короткой стрижкой, неопределенного возраста. Такое, как у нее, косоглазие называют расходящимся. Пропуская меня в квартиру, она повернулась боком, и меня постиг двойной удар. Помимо приличного косоглазия и мини-колтуна на затылке, спина ее имела форму крутого холма.

Теперь, по прошествии времени (когда в душе поселилась неизбывная к ней любовь), назвать ее спину горбатой не поворачивается язык, а тогда я восприняла увиденное именно так – горб. Короче, первое, минутное впечатление от нее вызвало сложные чувства.

Четырехкомнатная квартира на втором этаже сталинского дома была перекроена по нестандартному лекалу. Кроме туалета и ванной, двери имелись только в двух помещениях: в кухне и небольшой по соседству с ней комнате. Остальное пространство являло собой сообщающиеся сосуды. Прямо с порога открывался вид на гостиную с проходами в кабинет и спальню. Часть гостиной, несомненно, принадлежала когда-то коридору. «Можжухинские дела, – уловила направление моей мысли Тамара, – на любителя, конечно, проектик, воплощен на заре семейной жизни». (Перенести любую квартирную стену сейчас – целая эпопея. Нужна куча официальных разрешений за немалые деньги. И не факт, что через некоторое время нахрапистый представитель БТИ под предлогом новых законодательных актов не заставит возвращать стены в исходное положение. А раньше – были времена. Некоторые безумцы устанавливали в комнатах джакузи. И им, если не заливали соседей снизу, за это ничего не было.)

Из кухни вышел взглянуть на меня Можжухин. Следом медленно подтянулся рыжий пожилой кокер-спаниель. Можжухин оказался чуть пониже Тамары, заметно старше, коренастый, с неуловимым налетом лоска. Льняные свободные брюки, качественная майка, тапочки из мягкой коричневой замши, гордая посадка наполовину седой, коротко стриженной головы. Несмотря на снесенные когда-то в квартире стены и ликвидацию почти всех дверей, на безумца он похож не был. Скорее на мужчину, не склонного к долгим преамбулам и излишним политесам. Он коротко кивнул мне: «Собственников трое, моих метров здесь, соответственно, одна треть. Возникнут персональные вопросы, я на кухне». – Вдвоем с кокером они гордо удалились обратно в кухню.

Мы с Тамарой присели в гостиной на диван.

– Какие у вас приоритеты по районам, Тамара? – задала я извечный риелторский вопрос.

– Ой, только не надо: ва-ас, Тама-ара… Не люблю. Тома и на «ты» гораздо лучше.

– Хорошо, Тома.

Из ее путаной, возбужденной речи постепенно вырисовывалось красочное панно:

– У нас с Можжухиным вторые браки. Лёнчик (сын) не от него. А про нее я сразу все поняла (про риелтора Можжухина), с первой минуты. Дарлингу (она продолжала склонять несклоняемое английское слово) я, конечно, доверяю, знаю ее давно. Мне было сказано, вы порядочная; а эта агентская фря церемониться не станет, проедется по нам с Лёнчиком катком. Запихнет в Бескудниково или Бутово. А я коренная, с пяти лет выездные палатки на День космонавтики на Ленинском помню, со сливочной помадкой и цветным драже. В честь Юры проспект каждый год двенадцатого апреля перекрывали. Мы с отцом всегда в первых рядах. Конечно, тут мой дом. Я в соседнем подъезде с рождения, с отцом и матерью в двухкомнатной квартире. И пусть Можжухин с этой фрей на меня не давят. Ни в Бутово, ни в Бескудниково мы с Лёнчиком не поедем.

Дом-каре стоял на пересечении Ленинского и Ломоносовского проспектов, в десяти пеших минутах от метро «Университет». Левое крыло с их угловой квартирой уходило глубоко во двор. Мысленно прикинув цену квартиры, вычтя можжухинскую треть, я понимала: ни Бутово, ни Бескудниково Томе с Лёнчиком не грозят.

Перед уходом я заглянула на кухню. За столом сидел высокий парень со светлыми волосами до плеч, ковырял вилкой остывшие макароны. Под столом лежал кокер, распластав грустную морду на безразмерной ступне парня. Оба были, прямо скажем, вида несчастливого. «Лёнчик», – решила я и сказала в спину роющемуся в холодильнике Можжухину:

– Мы, в общем-то, с Тамарой все обсудили.

– Пришли к чему-нибудь? – мрачно спросил тот, не оглядываясь.

– Более-менее.

– Ну, как вы поняли, я для нее теперь безусловный враг человечества, – Можжухин сел за стол, подав Лёнчику банку с кетчупом, – поэтому вам доверять тоже не могу. Что у нее там за знакомства, я не знаю, у меня свой риелтор, Юлия. Найдете с ней консенсус, разделим полномочия, возражать не стану. Если нет, извините.

На следующий день по договоренности с Можжухиным мы отправились к его риелтору Юлии. Можжухин не мудрствовал. Выбрал агентство по территориальному признаку – у метро «Университет». Юлия руководила одним из тамошних отделов и была вовсе не фрей, а натуральным «железным Феликсом». Начала она сурово (частично перенеся антагонизм с Томой на меня), озвучила цену уже выставленной на продажу квартиры и комиссионные агентства; мы определили причитающуюся Томе с Лёнчиком сумму, максимальные сроки сделки и предстоящую документальную волокиту. Между нами с Юлей забрезжил консенсус. Юля и сама не горела желанием тратить время на препирания с Томой. Меня же всю беседу грела мысль: «Неужели впервые удастся оказаться на вторых ролях? Не слишком напрягаясь, обеспечить квартиру Томе и Лёнчику? Какое редкое счастье!» – С этой надеждой я на прощание протянула Юле руку. Она ответила крепким мужским рукопожатием.

На улице Можжухин проявил неожиданную любезность: «Может, чаю?» Я не отказалась. К району «Университета» и простирающимся вокруг территориям я питаю особую слабость. Когда-то, совсем коротко, я успела поработать в одном из разбросанных по Москве филиалов издательства «Наука», в журнальной редакции Института геохимии и аналитической химии РАН. Институт и по сию пору находится в старинном желтом здании с колоннами на улице Косыгина, 19. [Туда я перешла временно, причину объяснять долго, тем более что вскоре я вернулась в прежний журнал к своей любимой заведующей, в особняк на улицу Обуха (теперь Воронцово поле)]. А в тот короткий, пришедшийся на лето временной отрезок я всякий раз старалась сесть у окошка в 7-м троллейбусе, наслаждаясь маршрутом от метро «Октябрьская» в сторону Воробьевых. Там, на просторах Воробьевых