Красавица некстати - Анна Берсенева

«В Венецию надо было ехать, – сердясь на себя, подумала Вера. – Каталась бы по каналам на гондоле, любовалась палаццо и слушала серенады».

Впрочем, тогда она, пожалуй, не встретилась бы с Борисом. А за тот неполный день, что они были знакомы, он так расположил ее к себе, что не узнать его было бы жалко до слез.

Услышав, что Вера побаивается Патума, Борис рассмеялся.

– Не бойтесь, – сказал он. – Здешняя толпа не агрессивна. Это же не матч «Спартак» – «Динамо». Ну, выпивают люди, конечно. Но витрины не бьют и по головам друг друга не колотят. Веселятся, вот и все.

Но когда этот долгожданный Патум наконец начался, Вера поняла, что даже Борис с его прекрасной мужской уверенностью все-таки ошибся.

Люди, собравшиеся на маленькой площади между ратушей и церковью Святой Евлалии, не просто веселились. То ли невидимые магнитные линии образовали именно здесь особенную энергетическую точку, то ли в глубине старых Пиренеев до поры до времени дремал какой-то могучий огонь, но то, что происходило на этой площади, не поддавалось ни осознанию, ни осмыслению, а только полному, всеохватному восторгу.

Праздник здесь был исполнен беспримесной, чистой, саму себя создающей радости.

Хорошо, что экскурсоводша разбудила всю группу чуть свет. Утром на площадь еще можно было войти. Но уже к полудню, когда началась первая часть праздника, Блистательный Патум, эта маленькая площадь оказалась забита так, что люди стояли даже не плечо к плечу, а ухо к уху и гроздьями висели на балконах окрестных домов.

– Смотрите, вон Булавы появились!

Борис возвышался над толпой, поэтому видел то, что Вере, буквально вдавленной в его бок, увидеть не удавалось.

– Где? Я не вижу! – воскликнула она.

Он сделал какое-то неуловимо быстрое движение – и вдруг подхватил ее рукой под колени и поднял так легко и высоко, что чуть на плечо себе не посадил.

– Ух ты! – восхитилась Вера.

– Видите Булавы? И Гидра, Гидра!

Верин восторг относился вовсе не к бутафорским Булавам, которые плясали в толпе, и даже не к Гидре, чья зеленая голова на длинной шее возвышалась над площадью, а к тому, что Борис не задумываясь поднял ее на руки. И к тому, что она чувствовала его руку у себя под коленями.

Но объяснять это она не стала – просто обхватила его за шею и сделала вид, будто любуется костюмированными фигурами.

Гидр было уже целых три. И вдруг они все разом осыпали толпу снопами огненных искр! Кто-то захохотал, кто-то завизжал и отшатнулся, точнее, попытался отшатнуться, потому что сделать в толпе хотя бы шаг было невозможно. Вера надвинула пониже на лоб льняную косынку – туристов заранее предупредили, что без головных уборов появляться на патумской площади нельзя. Местные жители были одеты в остроконечные разноцветные шапочки и разноцветные же плотные плащи, точно человечки из Волшебной страны, и Вера чувствовала себя среди них сказочной девочкой Элли.

Вровень с ее головой торчала голова малыша лет трех. Он смотрел на Гидр испуганными карими глазами, а увидев россыпь искр, заплакал.

– Ну чего ты все время ревешь? Баба! – по-русски прикрикнул на него другой мальчишка, подросток с веснушчатым, резким каким-то лицом, наверное, брат.

Отца этих братцев трудно было разглядеть в толпе, но ясно было, что ему можно лишь посочувствовать. Пугливый малыш плакал, сидя у него на плечах, веснушчатый подросток то и дело нетерпеливо подпрыгивал, чтобы получше разглядеть Булавы и Гидр, хватаясь при этом за ремень отцовских джинсов, а рядом стоял еще один мальчишка, чуть младше второго, совсем на него непохожий, и, не проявляя ни малейшего интереса к каким бы то ни было приметам праздника, мрачно разглядывал брусчатку у себя под ногами, словно находился в стане врагов.

– Не плачь, маленький, – сказала Вера. Малыш на секунду притих и посмотрел на нее кроткими, печальными глазами. – Кто не будет плакать, тому дадут конфету из звездочек.

– Конфету из синих звездочек? – с интересом спросил малыш.

Вера думала, что такой крошечный ребенок еще и слова толком выговорить не может. Но он задал вопрос внятно и, судя по живому блеску в красивых глазах, вполне осмысленно.

– Из синих, из красных и из золотых, – ответила Вера. – Но только тому, кто совсем-совсем не будет плакать. И вечером тоже.

– Я и вечером не буду, – серьезно пообещал малыш.

Но тут искра из пасти Гидры попала Вере на косынку и на рукав Борисова костюма, уже не элегантного чесучового, а плотного, из простой ткани. Вера вскрикнула и захлопала ладонью по его рукаву. Борис засмеялся и взглянул на нее. В его узких пиратских глазах не было ни тени испуга.

– Испугалась? – весело спросил он. – Не бойся, не сгорим! – И добавил: – Если только от страсти.

Это были смешные, как оперная ария, слова. Но он произнес их с такой глубокой, такой завораживающе мужской интонацией, что у Веры сердце екнуло.

– Я не боюсь, – серьезно, как малыш, сказала она.

– Тогда пошли по улице, – предложил Борис. – Вон, за Орлом. – Огромная, величественная фигура Орла как раз двинулась в сопровождении Гидр к узкой улочке, ведущей с площади прочь. – По-моему, днем больше ничего интересного не будет. Лучше пока отдохнуть. Ночью огненную вакханалию обещают! – засмеялся он.

– Пошли! – засмеялась и Вера. – Отдохнем перед вакханалией.

Борис поставил ее на брусчатку и сразу же крепко взял за руку. Он двигался в толпе легко, как корабль, и Вера с удовольствием двигалась за ним, подчиняясь его движениям – как лодочка, привязанная к этому крупному кораблю.

Отель, где они остановились, находился в двух шагах от площади. Да тут и все было в двух шагах. В крайнем случае, в трех. В вестибюле стояла тишина – все постояльцы, конечно, были на празднике. Портье скучал за стойкой. Увидев Веру и Бориса, он приветливо улыбнулся и, не спрашивая, в какой номер они идут, безошибочно вручил им два нужных ключа. Все здесь было по-домашнему, в этом волшебном городке.

Когда они поднимались на второй этаж, Борис вдруг остановился посередине лестницы и притянул Веру к себе; он так и не выпустил ее руку, хотя патумской толпы вокруг уже ведь не было. Она подалась к нему легко и гибко. Бешеное мужское обаяние, которое чувствовалось в каждом его движении, нравилось ей невероятно. Она не знала, что чувствует к нему, и даже не знала, есть ли вообще в ее отношении к нему хоть капля того, что принято называть чувством. Но ее влекло к нему просто сумасшедше! Когда он потянул ее за руку, все ее тело загорелось так, будто ее осыпали искрами все три Гидры сразу. Если бы он раздел ее прямо здесь, посреди лестницы, и даже повалил на ступеньки, она и тогда, наверное, не сопротивлялась бы.

Но раздевать ее Борис не стал. Сначала Вера почувствовала, как ее щеку будоражаще щекотнули его усы, а потом он припал к ее губам с такой жадностью, словно сутки шел через безводную пустыню и наконец добрался до колодца. Губы у него были как раз такие, какие, наверное, бывают в пустыне, – сухие и жаркие.