Красавица некстати - Анна Берсенева

– Ксёна… – растерянно проговорил он. – Но как же это?

– Не думай обо мне, – сказала она. – Просто выбрось меня из головы. У тебя впереди всего так много, что я… Совсем тебе все это не нужно!

– А тебе?

Он сам расслышал в своем голосе горечь. Может быть, ее расслышала и Ксения. Но ее ответ прозвучал все так же ровно:

– А обо мне речи нет. Что мне нужно, что нет, об этом тебе не стоит думать. Я этого и сама не знаю, Игнат.

И, не дожидаясь больше никаких его слов, Ксения отвернулась и, все убыстряя шаг, пошла по коридору. Игнат видел, как она открыла дверь комнаты и исчезла за этой дверью.

Он понял бы, если бы она сказала, что не любит его. И если бы объяснила, что не хочет замуж за деревенского мужика, даже на это он не обиделся бы. Но та неясность, та абсолютная необъясненность, которая была в ее словах, ошеломила его совершенно.

Он стоял один в пустом «марсельском» коридоре и не знал, как ему жить дальше.

Тимка ошибся, думая, что получение американской визы растянется надолго.

То есть, может быть, те три месяца, которые он провел в разлуке со своей Алисой – сразу после загса она уехала в Нью-Йорк, потому что ей предложили работу в каком-то новом мюзикле, – и показались ему долгими. Но у Веры уже установились контакты с американскими преподавателями, она даже приглашала их в Москву, чтобы поднатаскать своих учеников в американском английском, и поэтому понимала: для получения американской рабочей визы три месяца не срок.

И вот сын уехал, и она осталась одна.

И пустота, которая так ее испугала, как только она осознала ее в себе, стала теперь абсолютной и оттого еще более пугающей. Вера хотела бы думать об этом холодно, но у нее не получалось думать о себе, словно о посторонней. Самое спокойное чувство, которое охватывало ее от этих мыслей, была тоска.

«Что дальше? – с тоской думала она. – Чего ждать, на что надеяться? Допустим, встретишь интеллигентного мужчину. Не такого, конечно, как Кирилл, но хотя бы приличного, не хама, и за то уже спасибо. И что это будет за мужчина? Да спроси любую подружку, которая изучила вопрос, она тебе расскажет, кто обращает внимание на одиноких сорокалетних дамочек! Скорее всего, какое-нибудь никчемное существо, которое за пятьдесят своих лет не пригодилось ни одной женщине. Оно будет тебе рассказывать, что никто не понимает его тонкую душу, а потом выяснится, что ты ему понадобилась только потому, что оно не умеет обслуживать себя в быту, а любящая мама недавно умерла. Ну, в лучшем случае это будет добропорядочный вдовец, который срочно подыскивает женщину, потому что не привык питаться быстрорастворимой лапшой и ходить на родительские собрания к сыну-оболтусу. Надеешься, они заполнят пустоту у тебя в душе?»

На это Вера не надеялась – она не привыкла себя обманывать.

Но не плакать же было об этом, как плакала она, сидя на полу в эркере в тот день, когда узнала, что сын уезжает. Надо было придумать что-то такое, что заполнило бы эту пустоту. Хотя бы отчасти. Хотя бы в самом простом житейском смысле.

Конечно, ее могла заполнить работа, да это, в общем, и происходило: Вера расширяла свою школу, а любое расширение бизнеса требовало времени, и это было хорошо, потому что его меньше оставалось на ненужные мысли. И все-таки это было не то, что могло дать ей интерес к жизни. Она и сама не совсем понимала, почему это так. Кирилл был прав, когда сказал, что у нее есть все способности к бизнесу, и Алинка говорила то же самое, и, в конце концов, это были не просто разговоры – Вера вполне свои способности реализовала, что удавалось далеко не всем. Но удовлетворение, которое она от этого испытывала, все-таки не было воодушевлением. Вера даже сердилась, сознавая это.

«А ты его когда-нибудь вообще испытывала, воодушевление? – спрашивала она себя. – И когда же, интересно? Может, когда в «Индивидуальном предпринимательстве» трудилась?»

Приходилось признать, что воодушевление – чувство, о существовании которого она знает только понаслышке. Даже самое сильное из ее чувств – то, которое заставило ее родить в семнадцать лет от человека, лишь на мгновение появившегося в ее жизни, – даже оно воодушевлением не было. То чувство было – прямое прикосновение к жизни, к ее правде, потому Вера и запомнила его навсегда.

Но что такое просыпаться каждое утро с ощущением внутренней заполненности, с предвкушением полного вдохновляющих событий дня – этого она до сих пор не знала.

«Хватит ждать у моря погоды, – решила она. – В конце концов, я что-то получала от жизни, только когда начинала действовать. И Кирилла так получила, и школу. Ну и саму жизнь так же получу, настоящую полную жизнь!»

Может, организация этого процесса далась бы ей проще, если бы Вера в очередной раз не убедилась в правоте Кирилла. А именно в том, что она действительно быстро исчерпывает удовольствие от предметов, как он однажды заметил. Он вообще был проницателен, Вера многому от него в этом смысле научилась. И в своей догадке об этом ее качестве он не ошибся тоже.

Ни шиншилловая шубка, ни туфельки со стразами от Сваровски, ни даже бриллиантовое колье не могли занимать ее воображение слишком долго. Ее не могла долго занимать сама эта приятная возможность – не отказывать себе в каких бы то ни было приобретениях. Удовольствие от этого она действительно исчерпала очень быстро.

Но она знала, что существует еще одна возможность доставить себе маленькую, а если повезет, даже и большую радость. Как ни странно, этой возможностью Вера еще ни разу не воспользовалась. Впрочем, ничего странного в том не было: возможность эта называлась путешествиями, а на них у нее, с тех пор как появились деньги, просто не выдавалось еще свободного времени.

Но уж теперь Вера решила найти такое время. Причем вот именно для путешествий: ни расслабленный отдых на пляже с ежедневным шопингом и ежевечерними дискотеками, как любила подруга Алинка, ни охота в джунглях или экстремальные гонки по пустыням, которыми был увлечен брат Сашка, нисколько ее не привлекали.

Ей хотелось увидеть мир. Ей необходимо было увидеть мир, потому что это было единственное, в чем еще маячила для нее надежда на полноту существования.

Вера не представляла, что такое еще бывает на свете.

Про такую жизнь ей рассказывала когда-то мама: сонные летние улочки без единого прохожего, скверик с фонтаном, а вокруг фонтана лавочки, а на них сидят хрестоматийные – впрочем, кто видел такую хрестоматию? – старички и рассуждают о простых вещах, сквозь которые проглядывает вечность… Про вечность, проглядывающую сквозь простые вещи, мама, правда, не говорила – она не знала таких слов, хотя знала суть того, что такими словами выражается. Да и вообще, мама рассказывала все это о своем родном городе Александрове Владимирской области, а не о городке под названием Госол, расположенном так высоко в испанских Пиренеях, что, пока Вера доехала туда по бесконечному горному серпантину, у нее начала кружиться голова.