Символ веры - Александр Григорьевич Ярушкин

смяв о грудь окладистую бороду, поклонился Зыков. — Поманеньку. Времена-то ноне тревожные…

— Образуется.

— Уж и не знаю, — вздохнул крестьянин.

— Чего уж ты, Маркел Ипатьевич, прибедняешься? — мягко укорил пристав. — Слыхал я, ты свое предприятие расширяешь, новую маслодельню решил отстроить?

— Была мыслишка, — глянув из-под бровей, согласился Зыков. — Токмо таперя и не знаю, дело ли затеял. — Сицилисты-то ишь как народишко замутили, и царь сплоховал с энтим манихвестом. Свободы какие-то… Траву сорную с корнем полагатся рвать.

— Вырвем, — усмехнулся Платон Архипович и без перехода спросил: — Как это тебе удалось у Шванка порубочный выкупить? Строго сейчас с лесом.

Зыков кашлянул в кулак, делая вид, что конфузится, проговорил:

— Жисть она какая? Ты к человеку по-доброму и он к тебе таким же манером.

— И на сколько же хлыстов Шванк расщедрился?

Зыков запустил широкие приплюснутые пальцы в бороду, переспросил:

— Максимилиан Пирсович-то?.. Дык э-э-э… С дюжину… дозволили…

Становой пристав сморщил лоб, словно что-то прибрасывая в уме, поинтересовался:

— А хватит на сруб?

— Вообче-то, маловато, но и на энтом спасибо. В заначке маненько имеется, Дык мы и не рубили ишшо по билету. Степка присматривать поехал, а вишь, как вышло. Таперя опасаюсь и в бор-то соваться.

— Правильно, Маркел Ипатьевич, — кивнул Збитнев. — Повремени пока.

— Спасибо за умный совет, ваше благородие, — натягивая меховую рукавицу, поклонился старик.

Збитнев одобрительно хмыкнул:

— Хорошие у тебя шубинки. Давно собираюсь себе такие сшить. А то в наши морозы в перчатках не разгуляешься.

Озадаченно оглядев рукавицу, Маркел Ипатьевич проговорил:

— Да, теплые, аж руки горят. Дед Вихров сладил. Уж девятый десяток разменял, а ишь какой умелец!

— Смотри-ка! — покачал головой становой пристав, потом добавил: — Ну да ладно, Маркел Ипатьевич, служба…

— Понимаю, — рассудительно протянул Зыков и верноподданнически вытаращился. — Вы тово, ваше благородие, не сумлевайтесь. Ежели че, дык мы лапотонов укротим. Есть у нас ишшо благонамеренные хозяева.

Платон Архипович поблагодарил крестьянина за патриотический порыв и, распрощавшись, зашагал дальше.

Из крытого жердями двора Вихровых раздавался сухой стук топора и звонкое бряканье разлетающихся поленьев. Збитнев толкнул калитку.

— Хозяин?!

Поглощенный своим занятием, Игнат вздрогнул. Воткнул топор в колоду, медленно обернулся.

— Здравствуй, крестьянин Вихров, — ровным, без эмоций, голосом повторил Платон Архипович.

Игнат отер взмокший лоб, облизнул пересохшие губы. Только после этого, совладав с волнением, ответил:

— День добрый…

— Отец дома?

— В избе, куды ему деться…

— Позови-ка, братец, — все тем же тоном попросил Платон Архипович.

— Прихворнул он, — хмуро пояснил Игнат.

Голос станового пристава стал жестче:

— Позови. Мне его не надолго надо.

Вихров пожал плечами и без особой охоты направился к крыльцу. Платон Архипович проводил его тяжелым взглядом. Через несколько минут Игнат, придерживая за плечи, вывел во двор закутанного в тулуп старика, похожего на стручок засохшего гороха. Бережно усадил его на сосновый сутунок.

— Здравия желаю, вашбродь, — тряся головой, выговорил старик. — Звиняйте, что уважение оказать не могу. Хворь кака-то прилипла. Хвельдшер сказывает, от старости энто. Че, дескать, тебя лечить, все одно скоро помрешь. И то верно. Сам чую, к весне помру. Надоело мне тут. К старухе пора, скучает, поди…

Пристав добродушно улыбнулся:

— Живи дед, не торопись на тот свет. От тебя-то никакого вреда нету.

Говоря это, он не смотрел в сторону Игната, но тот по многозначительности интонации понял, что последняя фраза адресована ему, и насупился.

— От тебя, дед, одна только польза, — продолжал улыбаться Збитнев. — Шубинки вон какие славные шьешь.

Игнат непонимающе следил за становым.

— Дык, таперя и на энто не способный. Пальцы-то ходуном так и ходют. Ложку ко рту поднести не могу, — посетовал старик. — Почитай с самой осени иглу в руки не брал. Нету от меня пользы, одни со мной заботы.

Платон Архипович деланно огорчился:

— Вот те раз! А я хотел тебе заказ дать.

— Звиняйте, вашбродь…

— Да что уж там, — прогудел Збитнев и подал старику рукавицу, найденную на месте убийства объездчика. — Посмотри-ка, не твоя ли работа?

Дед Вихров дрожащими руками вывернул шубинку. Вглядываясь в шов, поднес к подслеповатым глазам.

— Моя, вашбродь. Летом шил для Маркелы Ипатича. Пять пар исделал.

Старик хотел вернуть рукавицу, но она выскользнула из его непослушных пальцев. Игнат подобрал руковицу, протянул приставу. Тот задержал на нем взгляд:

— Спасибо за услугу, любезный. И тебе, дед, спасибо.

Завернув рукавицу, Збитнев вышел со двора.

Сотниковский священник отец Фока, отслужив утреннюю службу, вернулся домой и теперь, лежа на диване, лениво перебирал струны гитары. Пристава он встретил мажорным аккордом. Предложив Збитневу стул, скинул ноги на пол, отложил гитару.

— Говорят, вашего урядника побили? — не без лукавства осведомился он.

Платон Архипович хмуро улыбнулся:

— Побили.

— Так и до нас скоро доберутся, — засмеялся отец Фока и его тонкие брови игриво изогнулись: — Как считаете?

— Могут, — язвительно подтвердил Збитнев. — У нас в Сибири попы да полицейские в большом почете.

Священник изящным движением поправил зачесанные назад длинные черные волосы, усмехнулся в густую бороду:

— Ропщет паства, ропщет…

— О чем-нибудь интересном ропщет?

— Суета сует, — развел руками отец Фока, — о свободах рассуждают, подати не хотят платить.

— Свечки-то хоть покупают?

— Покупают, только кому ставят — не понятно.

— Вы не забывайте наставлять паству на путь истинный, — посуровев, напомнил Платон Архипович.

Другой бы, может, и обиделся на подобный тон, но отец Фока хохотнул, как ни в чем не бывало:

— Стараюсь! Бабки слушают, иной раз, как я про супостатов да про конец света вверну, аж слезы льют горькие. Аки кающаяся Магдалина!

Збитнев покачал головой, достал портсигар, закурил.

— Мужики совсем в церковь не ходят?

— Почему? Ходят. Мануйлов ходит, писарь сельской управы, Сысоевы, Зыковы…

— Ну, эти-то понятно, — перебил Збитнев. — А другие?

— Ёлкин постоянно бывает, Коробкин, — перечислял священник, понимая, что не они интересуют пристава, и в душе посмеиваясь над ним, — Варначиха недавно наведывалась.

— Все шутите? — начиная раздражаться, остановил священника Платон Архипович.

— Время такое забавное. Только и остается шутить. Вот решил к вам с прошением обратиться.

Збитнев свел брови, недоверчиво посмотрел:

— Какое еще прошение?

— По примеру преосвященного Макария… Ныне особенно много прихожан, кои забыли о говении, исполнении долга исповеди и святого причастия. Знаете, что придумал наш епископ?

— Не знаю, — отрезал Збитнев.

— И не догадаетесь! — рассмеялся отец Фока. — Он обратился к начальнику Сибирской железной дороги с письмом, в