Символ веры - Александр Григорьевич Ярушкин

разговоры разводить, берика лучше жердь, да пошуруй тут. И ты, Сергей Флегонтович, займись.

Ярцев быстро вырубил несколько шестов из тонких длинных сосенок, и они с урядником и Збитневым принялись тыкать ими в снег. Фельдшер некоторое время следил за их действиями, потом, озябнув, выбрался из кошевки, прихлопнул руками:

— Ну-ка и я погреюсь! Составьте компанию, Максимилиан Пирсович!

Шванк не отозвался, всем видом демонстрируя, что происходящее его ни в коей мере не касается. Лишь поправил опустившийся воротник шубы.

— Ну, как хотите, — сказал Рогов и энергично вонзил шест в сугроб.

Нащупав что-то, он опустился на колени, разгреб снег руками и с торжествующим воплем поднялся на ноги:

— Рукавица!

Пристав довольно прогудел:

— Весьма любопытная находка. Дайте-ка.

Он повертел ее в руках и, заметив бурое пятнышко, задумчиво помычал. Потом посмотрел на объездчика:

— Не Татаркина?

Склонившись поближе, Ярцев покачал головой:

— Нет… Его на нем были.

— Хорошо, — протянул Збитнев. — Давайте еще пошуруем, начало многообещающее. Может, орудие преступления попадется.

Однако дальнейшие поиски результата не дали. Продрогшие и злые, они приехали в усадьбу Кабинетского имения. Довольно быстро осмотрев труп, фельдшер сообщил:

— Чего ж… Убит топором. Смерть, наверное, наступила мгновенно…

— Это мы и сами видим, — нахмурился пристав. — В котором часу могло это случиться?

Фельдшер почесал плохо выбритую морщинистую щеку и не очень уверенно ответил:

— Вчера… Где-то между полуднем и восемью вечера…

Шванк покачал головой. Видимо, привычки его были непоколебимы, поскольку он предложил:

— Надеюсь, господа, вы не откажетесь пообедать со мною?

— Охотно, — ответил Збитнев. — Такие прогулки нагуливают аппетит.

И приказал уряднику:

— А ты, Федор Донатович, езжай в Сотниково, присмотри за народишком. Завтра с утра займемся осмотром подворьев. Может, у кого найдем свежие хлысты.

Саломатов разочарованно выдохнул:

— Слушаюсь!

Желая смягчить его разочарование, пристав улыбнулся:

— Да Федор Донатович… Там в санях узелок… Артемида Ниловна что-то нам в дорогу собрала… Не побрезгуй, перекуси, любезный.

4

Терентий Ёлкин испуганно вытаращился на урядника:

— Дык… Э-э… Можа, без меня обойдетесь? Человек-то я маленький… Да и делов по хозяйству набралось.

— Пошли, — мотнул головой Саломатов.

— Куды ж энто? — продолжал упираться Терентий. — Че мне-то делать? Ить всего-навсего сторож лесной на обчественном наделе. К Кабинетским дачам касания не имею. И вообче, коли смертоубийство стряслось, стражников полагается привлекать. Кузьму Коробкина, к примеру, али других. Им сподручнее.

Саломатов втянул носом воздух, рявкнул:

— Без разговоров! Одевайся, мать твою!

— Можа, в избу пройдете, Федор Донатыч? — заюлил Терентий. — У нас кое-что для сугреву имеется.

— Ты че, Кощей, мзду мне сулить надумал? — завращал глазами урядник.

На его крик в сени просунулась лохматая головенка Веньки, и Ёлкин, срывая злость на сыне, шикнул:

— Пшел отседа!

Венька пискнул и мигом скрылся в избе. Ёлкин, разведя руками, виновато заулыбался, стараясь расположить к себе урядника. Тот подумал и больно ткнул Ёлкина кулаком под ребро.

— Ой! Разе можно? — обиженно съежился Терентий.

— Можно, — ухмыльнулся Саломатов. — Одевайся!

— Иду ужо…

Ёлкин, словно на привязи, трусил позади урядника и, понимая, что односельчане неодобрительно отнесутся к его участию в осмотре дворов, всем своим видом показывал, что действует по принуждению. На вытянутом лице Терентия блуждала извиняющаяся улыбка, он то и дело теребил жиденькую бороденку, крутил длинной шеей. Узкие плечи были горестно опущены.

В сельской управе досматривающих уже дожидались староста Мануйлов и стражник Кузьма Коробкин.

— А где остальные? — возмущенно осведомился Саломатов.

Мануйлов расправил окладистую бороду, кашлянул:

— Не желают. Лука Сысоев так тот заявил, что он кабинетским не помощник. Да и другие…

— Ну-ну, — с угрозой протянул урядник. — Погоди, со всеми разберемся. Айда подворья проверять.

Кузьма Коробкин, воинственно выставив бороду, первым вышел из избы, повернулся к Саломатову:

— С кого начнем?

— С маньчжурцев велено начинать, — ответил тот и зашагал к дому Ивана Балахонова.

Ёлкин и здесь пристроился в конце процессии. Проходя мимо заплота, огораживающего двор Балахоновых, Коробкин язвительно заметил:

— Гляньте-ка, Федор Донатыч, бревнышки-то кое-где недавно ошкуренные. Чтоб ен билет выкупал, чего-то не слыхал.

Саломатов одобрительно крякнул.

Калитка оказалась на запоре. Толкнув ее ногой, Саломатов рассерженно буркнул:

— Ишь, среда бела дня позакрывались!

Мануйлов принялся тарабанить.

— Хозяева! Открывайте! — властным голосом позвал он.

Иван Балахонов вышел на крыльцо в одной солдатской рубахе с темными пятнами невыгоревшей ткани на месте погон и хмуро закурил:

— Кого там нелегкая принесла?

— А то не узнаешь? — начиная вскипать, бросил Мануйлов.

— Ты, че ли, Пров Савелыч? — уже приближаясь к калитке, спросил Балахонов.

— Открывай! — рявкнул урядник.

Балахонов распахнул калитку, встал в проеме, давая понять, что приглашать в избу не намерен.

— В лесу давно был? — спросил урядник.

— Че я там забыл?

— А заплот чем чинил?

— А вам какое дело?

Саломатов побагровел, выпучил глаза:

— Ты как разговариваешь с представителем властей? Шибко свободным себя возомнил? Я те покажу!

Он сунул под нос крестьянину волосатый кулак. Балахонов перехватил руку, стиснул ее. Урядник потянулся к кобуре, и Мануйлов, заметив это движение, поспешил на помощь.

— Ты че, варнак, обезумел? — брызжа слюной, прикрикнул он на крестьянина.

Балахонов разжал пальцы.

— Отойдь с дороги, двор осматривать будем! — зло буркнул Саломатов, надвигаясь.

— Че стоишь, как истукан? — визгливо встрял Коробкин.

Балахонов вперил в него тяжелый взгляд, помедлил и отступил в сторону. Не глядя на вошедших, поднялся на крыльцо, сел на ступеньку, достал кисет.

— Ну, давайте, шарьтесь, коли охота есть, — свертывая самокрутку подрагивающими пальцами, криво ухмыльнулся он.

— Есть охота, есть, — многозначительно заметил Саломатов, направляясь к амбару.

Мануйлов и Коробкин двинулись к хлеву. Ёлкин продолжал топтаться у ворот. Заметив это, урядник скомандовал:

— Ну-ка, Терентий, дуй в поветь!

Терентий, стараясь не глядеть на Балахонова, бочком прошел через двор, осторожно приоткрыл покосившуюся щелястую дверь и тут же сообщил:

— Нет тут ничего энтакого.

— Ты, Кощей, в отхожем посмотри, — посоветовал Балахонов.

Терентий тоненько хихикнул, а когда урядник скрылся в амбаре, приложил руки к груди:

— Ты, Иван, извиняй. Сам понимашь, я человек подневольный.

— Молчи уж…

Из хлева выскочил взбудораженный Коробкин, погрозил Балахонову сухоньким кулаком, юркнул в амбар. Тотчас оттуда появился Саломатов и, злорадно щеря пожелтевшие зубы, проговорил:

— Ну че, варнак, допрыгался? Лес крадешь?

— Ить удумал, под навоз запрятал! — восторгаясь собственной пронырливостью, воскликнул Коробкин.

Мануйлов, выйдя во двор, сообщил уряднику:

— Так и есть. Восемь хлыстов.

Медленно ступая, Саломатов взошел