Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

в этом древнем тексте – и это уже бесспорно – идет о времени Раннего Чжоу и о его духовных основателях. В представлении Конфуция эти две «связки нефрита (раковин)» – это и есть он сам и его «друг из книги». А значит, делаем мы вывод, Конфуций и себе тоже «знает цену», – если он приравнял себя к Чжоу-гуну или Вэнь-вану. И в этом вопросе у нашего читателя не должно закрасться никаких ложных «претензий» к Конфуцию: здесь мы видим не обычное человеческое самолюбование, а констатацию того очевидного факта, что Конфуций получил тот же самый духовный опыт или «мандат Неба», что и Вэнь-ван.

Здесь следует обратить внимание читателя на одно очень интересное обстоятельство. В I в. н. э. в Китае появился знаменитый толковый словарь китайских иероглифов – Шовэнь цзецзы («Описание простых и анализ сложных знаков»), создание которого приписывается ханьскому ученому Сюй Шэню. В словаре впервые в Китае был применен ключевой принцип классификации иероглифов (принято условное деление на 540 «ключей»), словарь содержит более 9000 знаков. Для нас интересно то, что в этом словаре, который охватывал всю существующую на тот период лексику (включая фантастических и диковинных зверей), отсутствуют два очень важных иероглифа из рассматриваемого нами суждения – иероглиф сюэ («учиться», «подражать») и иероглиф пэн («друг»). Причем, в словаре в изобилии присутствуют такие иероглифы, которые состоят из комбинаций с теми простыми знаками, которые входят в состав этих двух иероглифов. То есть сами эти составные знаки составителю словаря прекрасно известны. Чем это можно объяснить? Ведь сам факт, если относиться к нему с общепринятых позиций, совершенно немыслимый.

Объяснение может быть следующее. Во-первых, – и это уже понятно без дополнительных доказательств – ко времени создания словаря Шо вэнь Конфуций прославлен еще не был, и текст Лунь юй был неизвестен вообще или занимал совершенно маргинальное положение. А иначе иероглифы Лунь юя стали бы составной частью этого китайского словаря. Но и это не является исчерпывающим объяснением для исчезновения из словаря этих двух важных иероглифов первого суждения. Но предварительно отметим следующее важное обстоятельство: исходя из анализа древних надписей, в лексиконе китайца времени Конфуция несомненно существовали иероглифы, значения которых как будто бы «дублировали» эти сяо и пэн – «учиться» и «друг». Но Конфуций их почему-то использовать не стал. Почему?

В своем анализе суждения мы, в соответствии с логикой, вполне обоснованно попытались трактовать эти иероглифы несколько в ином смысле, нежели в том, в каком они стали пониматься впоследствии. И из всех этих наших предварительных рассуждений можно сделать следующее предположение: Конфуций, не имея в лексиконе своего времени подходящих иероглифов, во-первых, использовал иероглиф сюэ в его древнейшем значении, и, во-вторых, воспринял другой древний иероглиф – пэн несколько иначе, придав ему иной смысл. При этом он подходил к решению этого вопроса, используя тот «картиночный» принцип понимания иероглифов, который был основополагающим при создании текстов в Раннем Чжоу. И как нам кажется, мы этот его «картиночный язык» поняли правильно.

А вот создателем словаря Шо вэнь эти неиспользуемые нигде (ни в книгах, ни в устном общении) иероглифы могли быть восприняты как некие непонятные знаки текста Лунь юй, если к этому времени такой текст действительно существовал. И по этой причине он не стал их включать в свой словарь. Да, но при этом дре́внее пэн в качестве «связки раковин каури» все-таки существовало и до Конфуция, а в словарь, тем не менее, оно не попало. Значит, ко времени создания словаря такой иероглиф в лексиконе уже не использовался. В любом случае здесь очевиден творческий подход Конфуция к выражению своих мыслей в рамках имеющейся письменности. И с другой стороны – очевидно незнание автором словаря этих двух конкретных иероглифов, а значит, и самого текста Лунь юй.

Объективность этих наших предположений читатель сможет оценить после прочтения всей книги, а сейчас вернемся немного назад и поговорим об иероглифе сюэ («учиться/подражать»). Характерный рисунок этого иероглифа обязательно вызовет у подготовленного в иероглифике читателя определенные ассоциации. В одной из своих бесед Конфуций называет себя иньцем, и делает это неспроста. Тем самым он заявляет в какой-то степени и о своем знании «иньских знаков». Письменный язык иньцев, предшественников чжоусцев, был не богат, и в этом языке не существовало иероглифа для обозначения «сердца», поэтому на знаке Вэнь иньцы, на месте сердца, рисовали, чаще всего, «косой крестик» или другие значки. Конфуций не знать этого не мог. Более того, два таких «крестика», поставленные друг над другом, почти дают нам рисунок того «человека» (вид спереди), которого мы видим в иероглифе Вэнь. Различие заключается только в том, что если у Вэнь «голова» обозначена в виде вертикальной черты, то здесь она как бы «раздваивается» под углом. Понятно, и спору нет, что это – разные знаки, но у читателя, натренированного в рассматривании иероглифов, подобные ассоциации обязательно возникнут. Но речь, конечно, не об этом: на груди у иньского Вэнь был нарисован именно такой «косой крестик».

А отсюда возможно также и то, что сам Конфуций видел в этих «крестиках» рисунок «двух сердец» – свое и ученика, – и понимал это как «работу с сердцем». Ведь именно благодаря такой работе человек достигает сотояния Вэнь. А тот условный рисунок «двух рук», который мы видим по обе стороны от этих «крестиков», в одном из древних иероглифов, например, мог обозначать не «ру́ки», а гнездо птицы на дереве (см. CHINESE CHARACTERS by Dr. L.WIEGER, p.42), – гнездо, в котором вылупились птенцы… «Птенцы» в виде «просветленных сердец». Все это, конечно, только предположения.

Для того чтобы как-то приблизиться к образу восприятия мира Конфуцием, мы должны еще и еще раз обращаться к этому непонятному для нас факту («крестики» на сюэ): пытаться сравнивать между собой эти «крестики» на иероглифе сюэ с «крестиком» на иньском Вэнь, и стараться понять внутреннюю связь между ними. Ведь если быть справедливым и смотреть глубже, в таком случае предлагаемая сегодня научная «расшифровка» многих древних знаков письменности гу вэнь не стоит и «выеденного яйца». Да, конечно, древнее изображение иероглифа «дерево» по своему рисунку действительно соответствует «живому» дереву в жизни, а иероглиф «солнце» – изображает солнце, которое мы видим на небе и т. д.

Но дальше подобного упрощенного подхода эта «дешифровка» не продвинулась, потому что за пределами понимания ученых по-прежнему остаются те базовые основы жизни аристократа периода Раннего Чжоу, которые превращают известный всем иероглиф Вэнь в реальное обозначение конкретного духовного опыта человека, – вместо придуманных гораздо позднее «татуировки», «письменности» или «искусства». И ведь именно такое его понимание – как опыт или что-то близкое