Последний английский король - Джулиан Рэтбоун

– Несколько лет? С медовой болезнью? Год, самое большее. Очень хорошо, что мы с тобой смогли встретиться. Сегодня у нас с тобой состоится небольшая беседа, я уверен, таких бесед будет много и все окажутся очень полезными. Прежде всего, сожалею о столь неудачной высадке. Надеюсь, Гюи де Понтье хорошо обращался с тобой?

Гарольд пожал плечами.

– Плохо? Налить вина? А воды? Не надо? Я всегда до заката разбавляю вино водой. Помогает сохранить ясность мыслей, ты согласен? На чем мы остановились? Ах да, Гюи де Понтье. Тебе повезло, что у меня нашлись деньги, чтобы уплатить ему выкуп. Он потребовал невероятную сумму. Сколько мы заплатили, епископ?

Церковнослужитель, сидевший рядом с герцогом, слегка откашлялся.

– Королевский выкуп, мой господин.

– Нет, нет, епископ. Не королевский. Но немаленький, что и говорить. Сотню золотых?

Епископ наклонил голову, опасаясь проронить лишнее слово. Вильгельм гнул свое:

– Уверен, он бы повесил тебя, если б я не подоспел с деньгами. Конечно, Понтье мой вассал, хоть его земли лежат и за пределами Нормандии, но он был в своем праве, вполне в своем праве...

Герцог стянул с рук перчатки, вытащил нож из миски с яблоками – их принесли одновременно с вином – и занялся своими ногтями.

– Кстати говоря, – продолжал он, и на этот раз его голос и впрямь напоминал рычание волка, – фактически я купил твою жизнь. Ты мой должник, Арольд. Как мы оценим этот долг? – Голос становился все жестче, Вильгельм словно гвоздями прибивал каждое слово. – Полагаю, теперь ты мой вассал? Можем ли мы, дорогой мой Арольд, дорогой козен, с этого дня считать тебя нашим вассалом, преданным нам человеком?

Молчание. Нормандцы пристально следили за Гарольдом серо-стальными, невыразительными глазами. Эрл почувствовал, как холодок пробежал по спине. Выпрямившись на стуле, он посмотрел прямо в глаза Ублюдку.

– Здесь, в Нормандии, и повсюду, где ты правишь или будешь править по закону и с согласия народа, я буду твоим смиренным и верным слугой.

И он, не уклоняясь, встретил взгляд Ублюдка.

– Очень хорошо, очень хорошо. Отлично сказано. – Герцог поднялся на ноги. – Потом мы еще вернемся к этому вопросу, а пока дворецкий проводит тебя в твои покои.

Две недели спустя они пробирались на запад через нормандский бокаж[49]из Кана к горе Сен-Мишель. Вильгельм и Гарольд ехали рядом, каждый под своим знаменем (золотого дракона Уэссекса вез Уолт), однако Вильгельм ревниво следил за тем, чтобы его огромный черный жеребец на полголовы опережал мерина, которого он одолжил Гарольду. Позади с железным грохотом скакали шестьсот или семьсот «рыцарей» – так здесь называли тяжеловооруженных конных солдат, за ними шла пехота, около тысячи человек, и, наконец, обоз, тележки, запряженные мулами. За день они продвигались не более чем на десять или двенадцать миль, то и дело останавливаясь и поджидая отставших, пока командующие обсуждали маршрут.

Медлительное воинство было, однако, весьма дисциплинированным – этого Гарольд не мог не признать. Чуть что, извлекались карты, раздавались инструкции, назначались командиры, которые уводили часть отрядов на параллельную дорогу или в обход, если главный тракт оказывался чересчур узким для всей армии. Место дневного привала всегда определялось заранее, как правило, под защитой крепости или замка. Замков было великое множество, особенно ближе к границе с Бретанью. Сенешали – хозяева замков – принимали знатных гостей сообразно их достоинству и кормили всю армию за свой счет, вернее, за счет крепостных и рабов, обрабатывавших эти земли. Точно так же Вильгельм устраивался и на ночь.

Пейзаж напоминал юго-запад Англии, Дорсет в особенности, однако строения были совсем другие. Главное здание, обычно значительно большее, чем в английских манорах, а также хозяйственные постройки сооружали не из деревянного каркаса, обитого досками и оштукатуренного, а из камня, кирпича или скрепленного известкой кремня. Дом окружали изгородями и стенами, защищали укреплениями, так что господская усадьба выглядела не столько жилищем, сколько крепостью или маленьким замком с башенками и узкими прорезями бойниц. Даже церкви, поражавшие своими размерами и роскошью по сравнению с крытыми соломой английскими часовнями, казалось, готовились к обороне от нежеланных гостей, а не приглашали войти.

А крестьяне! Тощие, согбенные, угрюмые! В Англии в таких землянках жили разве что рабы. Они не выходили на дорогу приветствовать герцога, как сделали бы англичане, если б мимо проезжал их эрл, а тем более король. Рядом с пастухом, сторожившим коров, свиней или даже овец, непременно дежурил вооруженный воин.

Посреди каждой деревни, через которую они проезжали, они видели крест и виселицу, и почти на каждой виселице гнил тяжелый плод.

– Главное, порядок! – крикнул Вильгельм, перекрывая грохот копыт, когда они проезжали мимо очередных столбов, и Гарольд не сумел скрыть ужас и отвращение. – Порядок и дисциплина. Все на своих местах, и всему свое место.

Виселицы, колодки, тюрьмы. В Англии тюрьмы были только в больших городах. Деревня и манор сами разбирались с правонарушителями, судили их на сходе общины; за каждое преступление, от убийства до мелкой кражи, назначалась определенная пеня, и поэтому в тюрьмах не было надобности. Если преступник не мог расплатиться, его обращали в рабство до тех пор, пока он сам или родичи не скопят деньги, чтобы его выкупить, но не бросали гнить в тесной камере. В Нормандии, однако, не было смысла устанавливать пеню: уплатить ее могли бы разве что владельцы угодий, поскольку весь излишек, заработанный простонародьем, принадлежал господину.

С какой целью войско медленно, но неуклонно продвигалось вперед по этой плодородной равнине, по земле, текущей молоком, медом и нищетой? Конан, граф Динана, отказался признать Вильгельма своим сюзереном, помешав тем самым Вильгельму создать очередную буферную зону между Нормандией и ее могущественными соседями, французским королевством и герцогством бургундским, с которыми он вот уже почти два десятилетия вел войну. Вильгельм пекся о том, чтобы владельцы приграничных территорий платили дань ему, а не Франции или Бургундии. На северо-востоке ему удалось заключить подобный договор с Гюи де Понтье, наступила очередь Динана на юго-западе.

Местность сделалась ровной и каменистой, трава на пастбищах менее сочной. Когда они перевалили через горный хребет, пейзаж изменился, в лучах заходящего солнца сияла и переливалась вода широкого, разделенного на рукава залива со множеством песчаных и грязевых отмелей. К северу таяла в лиловой дали окаймленная низкими холмами южная оконечность Шербургского полуострова, а прямо перед глазами простиралась плоская низменность, соляные болота, тростниковые заросли – коричневые с зеленым оттенком ковры с серебряными нитями ручьев тянулись далеко на запад. Гора Сен-Мишель господствовала над всей округой, на ее вершине, хорошо заметная даже с расстояния в десять миль, стояла нормандская крепость с высокими башнями, а у подножья – маленькое селение рыбаков и овцеводов. Поблизости на солончаковой траве и в тростниках паслись – и посейчас пасутся – барашки, чье мясо считалось особым деликатесом. Эта крепость на правом берегу реки, соединенная с материком только дамбой, затопляемой каждым приливом, – крайняя точка нормандских владений на западе, – защищала герцогство от вторжения из Бретани. Во всяком случае, должна была защищать, однако вот уже несколько недель Конан осаждал гору, сосредоточив свое немногочисленное войско на другом конце дамбы, и гарнизону крепости приходилось питаться исключительно рыбой.