Сырок - Борис Александров

В 1961 году Василенко создал лабораторию гастроэнтерологии, а в 1967 году – Всесоюзный научно-исследовательский институт гастроэнтерологии, объединенный с кафедрой и клиникой пропедевтики внутренних болезней. Василенко – автор множества исследований о нарушениях обмена веществ, о болезнях пищевода, желудка и двенадцатиперстной кишки. В общем, уникальный человек. Именем Василенко сейчас названа клиника пропедевтики внутренних болезней, гастроэнтерологии и гепатологии.

Имея перед глазами пример столь сильных и умных людей, с грустью смотрю на то, что происходит с медицинской наукой в России сегодня. Вот история моего товарища по общежитию Артема Соколова – здорового, красивого парня. Он играл на гитаре, а в его любимой песне звучали слова:

Он стал доцентом, главным врачом кафедры дерматовенерологии. Уже после перестройки я пришел туда и увидел, что, господи прости, здание не ремонтировалось, по-моему, с нашей учебы. Штукатурка висит, и никому нет дела. Артем принимает там больных, нормально зарабатывает, я говорю: «Артем, а что ты не отремонтируешь?» А он: «Ну не я это должен делать».

Кстати, он с грустью рассказывал, что студент пошел не тот. Мол, приходишь читать лекцию, а они разговаривают. В таких ситуациях предлагал студентам выбор: «Ребята, кто не хочет слушать лекцию, уходите. Я читаю не для себя, а для вас, тройку я вам все равно поставлю». Помню, как не выдержал и сказал: «Артем, ты понимаешь, что ты преступник? Ты выпустишь с дипломом людей, не знающих, что такое сифилис! Ты вообще осознаешь, что делаешь?» Но сейчас совсем другое отношение к делу, нежели у наших профессоров. Никогда в жизни никто из них не пропустил бы студента без знаний. Да и сами студенты ответственно подходили к учебе.

Единственным предметом, сдавая который, мы хитрили и даже воровали билеты, был научный коммунизм. Действовали так. Через знакомого секретаря доставали любой билет. Один из нас учил его, заходил в аудиторию, тянул другой билет, но делал вид, что взял первый, а новый передавал следующему студенту. Вся наша группа из тринадцати человек таким образом благополучно сдавала экзамен.

Как-то после успешной сдачи мы решили отблагодарить спасительницу-секретаршу. Деньги давать не принято, поэтому мы собрали по рублю, и я, как староста группы и комсомольский лидер, побежал в магазин, чтобы купить подарок. Выбегаю, смотрю по сторонам и вижу – магазин «Подарки». Ровно за 13 рублей там нашелся подходящий подарок: копия скульптуры укротителя коня с Аничкова моста работы Петра Клодта. Я недолго думая оплачиваю покупку и бегу обратно. Дарим мы лошадь, женщина говорит: «Красиво! Большое спасибо вам, ребята». Но на этом история не заканчивается. Летом мы поехали в лагерь «Сеченовец» около Туапсе, и я там подружился с одним парнишкой. Уже в Москве пришел к нему в гости, взял с собой бутылку вина. Мы выпили, оказалось мало. Он предложил: «Подожди, в чулане у мамы есть какие-то запасы, пойдем посмотрим». Я захожу в чулан, а он весь уставлен лошадями Клодта. Та женщина-секретарь оказалась мамой моего приятеля.

В остальном мы учились очень серьезно. Что должен уметь студент в первую очередь? Конечно, делать уколы. Практику мы проходили в терапевтическом институте с клиникой, где лежали в основном хронические больные. У них и так все задницы исколоты; ясное дело, они не хотели, чтобы на них еще студенты тренировались.

Я познакомился в клинике с симпатичной медсестрой, мы подружились, уже даже не помню, влюбились или нет. Однажды ночью мы вместе дежурили. Я спал в комнате медсестер, и вдруг она меня будит: «Боря, Боря, иди быстрей, там бабушка без сознания, срочно нужен укол!» Обычно колют в верхний квадрат ягодицы. Если человек полный, нужно немного расправить кожу и уколоть. А если худой – наоборот, кожу собрать. Бабушка оказалась худая. Я взял шприц, собрал кожу и сделал укол. Подруга испугалась: «Боря, Боря! Что ты делаешь?» Оказалось, я кожу проколол насквозь, и лекарство стало выливаться наружу. Таким оказался первый неудачный опыт.

Мы тренировались и на бинтах, и на подушках. В итоге я очень хорошо делал уколы, в том числе внутривенные, для которых нужна сноровка. Во время практики на старших курсах больные уже просили: «Пусть Борис Юрьевич сделает укол».

Когда делаешь внутримышечный укол, важно не попасть в нервное окончание, а то будет больно. Окончания мельчайшие, увидеть их нельзя, и все зависело от удачи. Чтобы отвлекать больных, меня научили перед уколом стучать по заднице и вкалывать во время легкого болевого шока. Человек ничего не чувствовал. Вроде хитрость маленькая, но больные стояли ко мне в очередь. Знали, что люблю сладкое, поэтому при выписке дарили конфеты или шоколадки.

Практиковался я в хороших клиниках, особенно мне нравилось во ВНИИ клинической и экспериментальной хирургии Минздрава СССР, сейчас это Российский научный центр хирургии имени академика Петровского. Борис Васильевич Петровский работал министром здравоохранения СССР в 1965–1980 годах, и ему удалось выбить средства на громадное здание в Абрикосовом переулке с передовой по тем временам аппаратурой.

Я там как раз подрабатывал инструктором по лечебной физкультуре: занимался с больными хроническими заболеваниями и с людьми после операций в отделении пульмонологии. Когда человек после операции только лежит, желательно проводить с ним разные дыхательные упражнения, чтобы не образовались пролежни и жидкость не застаивалась в легких. Организм ослаблен, и без упражнений легко заработать воспаление легких.

В отделении хирургии пищевода основным контингентом больных были люди, которые захотели покончить с жизнью и выпили, например, каустической соды, уксусной эссенции или кислоты. Ясное дело, что они не умирали. Кислота через рот попадала в пищевод, сжигала его, а дальше уже не всасывалась и не оказывала своего действия. Но в сгоревшем пищеводе идет воспалительный процесс и образуются рубцы. Поэтому проход пищевода все время суживается – до тех пор, пока люди, кроме воды, ничего уже употреблять не могут. Им нужно делать ту или иную операцию. Но проблема в том, что у истощенных пациентов большой процент послеоперационных осложнений.

Мы один раз присутствовали на занятиях по рентгенологии, и нам показывали, как работает барий. Пациент пьет вещество, а потом по рентгену видно, как оно обволакивает стенки кишечника, и можно понять, где есть новообразования и другие дефекты. И тогда у меня возникла мысль: что, если накачку бария делать не сверху, а снизу, через задний проход? Мы попробовали, и оказалось, что барий доходит почти до желудка. И тогда возникла мысль: а почему не кормить людей с сомкнутым пищеводом через клизму? В клизму мы наливали супчик и накачивали им людей. Люди восстанавливались, и операции шли надежнее. Так что я сделал свое маленькое открытие, за что меня похвалил профессор, руководитель отделения грудной хирургии Михаил Израилевич Перельман.

Я заканчивал институт с почти написанной диссертацией. На кафедре физиологии у доцента Орлова мы проводили целую серию опытов. Не таких, конечно, какие ставил ученый-экспериментатор Владимир Демихов, пришивавший собакам вторую голову и учивший Кристиана Барнарда, сделавшего в 1967 году первую в мире пересадку сердца в Южной Африке. Но все же научная жизнь в СССР кипела, и студенты в ней активно участвовали.