В объятиях XX-го века. Воспоминания - Наталия Дмитриевна Ломовская

снимали урожай, Лёня приезжал в Петропавловск, областной центр Кокчетавской области, и в течение месяца писал отчеты по результатам, присылаемым с сортоиспытательных станций области. В благодарность, его отпускали в Москву в довольно длительный отпуск до начала подготовки к следующей посевной. В начале февраля Лёня пригласил меня на свой день рождения. Его мама удивилась и шепнула ему, зачем он привёл с собой школьницу. Но он ее заверил, что школьница уже кончает Московский университет. В гостях была вся честная компания, пели под аккомпанемент Инны Вахмистровой. Витя Рошаль умудрился в споре уколоть кого-то вилкой и пролить кровь. Когда расходились по домам, запахло дымом: кто-то случайно опустил в карман пальто горящую сигарету.

После дня рождения Лёня на несколько месяцев возвращался на целину. Его отпускали в Москву после более чем трехлетней работы на целине учиться в аспирантуре, и он должен был сдавать дела своему заместителю. Тем временем я делала и писала дипломную работу, сдавала государственные экзамены. Лёня вернулся с целины и стал готовиться к экзаменам в аспирантуру. В это время вернулся в Москву и Витя Рошаль, успев жениться. Он был очень грамотным химиком, но устроиться в Москве на работу не мог, так как во время работы по распределению в Эстонии потерял московскую прописку.

Я прочитала объявление на биофаке о том, что на кафедру высшей нервной деятельности объявлен набор добровольцев для снятия параметров вхождения человека в сон и посоветовала Вите хоть немного подзаработать. Он пошел на кафедру и стал всем сообщать, что он теперь торгует своим телом. Правда, это занятие продолжалось недолго, т. к. будучи человеком эмоциональным, заснуть он никогда не мог, несмотря на тишину и уговоры сотрудников кафедры. После его увольнения пошли втроем в магазин «Диета» у Калужской заставы, и Витя с Лёней там поспорили, кто быстрей съест порцию купленных сырных палочек. Витя сразу набил палочками рот и стал ими давиться, а Лёня быстро съедал каждую палочку по отдельности и победил.

После окончания Университета в 1958 году до начала работы, о которой я расскажу в следующей главе, я поехала отдыхать в дом отдыха рядом с городом Плёсом на Волге. Волга тогда еще, как мне вспоминается, была почти в своей первозданной красе. Приплыла я в Плёс из Москвы на пароходе. В купе вместе со мной ехала пара, муж с женой, недавно вернувшиеся из лагеря. Они рассказывали мне о лагерной жизни. Женщины оказались более выносливыми, чем мужчины, и процент женщин, умирающих от голода и лишений, был ниже. Их рассказы врезались в мою память навсегда. С тех пор, отдавая дань памяти миллионов невинно осужденных, я старалась читать всю литературу о лагерях ГУЛАГА.

В доме отдыха кормили кое-как, в городских магазинах было абсолютно пусто. Вокруг была природа, воспетая Левитаном. Я описывала свое житье в письмах к Лёне, но в ответ не получила от него ни одного письма. Волновалась и расстраивалась по этому поводу. Правда, когда приехала на пароходе в Москву, он встречал меня на Речном вокзале в Химках и не мог дать вразумительного объяснения, почему он не отвечал на мои письма. Пошли в ресторан Речного вокзала и заказали роскошный ужин с вином, черной икрой, другими закусками и горячим блюдом. С этого времени стали встречаться часто. Чувствовалась, что нравились друг другу.

Я начала узнавать о Лёниной жизни до его знакомства со мной. Он был долгожданным ребенком своих родителей Анны Абрамовны Фонштейн (урожденной Ерусалимской) и Макса Наумовича Фонштейна. Бабушку Лёни по материнской линии Геню выдали замуж 18-ти лет за вдовца с двумя детьми, владельца большой мельницы. Во время революции мельницу отобрали. Её муж Абрам Ерусалимский вскоре умер. Она осталась с двумя его детьми от первого брака Лёвой и Борей (Лёва был ненамного моложе ее самой) и с тремя маленькими детьми, рожденными в браке с Абрамом, — Анной, Моисеем и Цецилией, без всяких средств к существованию. Переехали в Киев и стали жить на первом этаже двуххэтажного деревянного дома по Малой Васильковской. Чтобы прокормиться, Геня жарила пирожки с разной начинкой и продавала их на Бессарабском рынке. В доме все обращались к ней «мадам Ерусалимская». На втором этаже этого дома жила семья Фонштейнов, Наума и Нины с детьми Абрамом, Максом, Моисеем, Софьей, Базалией и Фрумой. Наум Фонштейн еще в 19 веке эмигрировал в Америку, там женился и в семье родилась дочь Кэролайн.

Через несколько лет Наум, оставив семью в Америке, вернулся на Украину и женился вторично. Кажется, Наум и его вторая жена Нина работали обивщиками мебели. Шло время и Анна Ерусалимская, окончив гимназию, вышла замуж за Макса Фонштейна, а Боря Ерусалимский женился на Базалии (Басе) Фонштейн. Их дети стали двоюродными с двух сторон. Макс и Анна переехали жить в Москву.

Макса в начале 30-х годов послали полпредом (так тогда называли послов) в Туркмению, и Анна с долгожданным сыном, маленьким Лёней, отправилась вместе с ним. Через год Макс заболел тяжелой формой туберкулеза, и семья вернулась в Москву. Макс Наумович Фонштейн провел последние годы своей жизни в санаториях в Крыму и скончался в 1936 году в возрасте 36 лет и тем самым, наверное, избежал возможного ареста. Был похоронен на Новодевичьем кладбище. О нем осталась только память его жены, его братьев и сестер, несколько фотографий и нежные письма сыну Лёне из Крыма.

Лёня рос болезненным ребенком, и бабушка Геня переехала к дочери в Москву. Лето они с Лёней до войны проводили в Киеве, где в той же квартире жил ее сын Моисей, Лёнин родной дядя, с женой Верой и дочерью Неллой. Дядя был военным. Бабушка Геня с Лёней приезжали в Киев и брали на вокзале извозчика, чтобы доехать до дома. Вещей, кроме двух маленьких чемоданчиков, не было. Во дворе их дома жила еврейская семья с маленьким мальчиком, которого мать называла по имени и отчеству. Так, во дворе раздавалось: «Изеле Моисеевич, вы будете пить чай с клубничкой или без никому?» Мальчик отвечал: «Я хочу хлеб поверх масла, поверх варенья.» Вся эта семья погибла в Бабьем Яру.

Когда началась война бабушка Геня и Лёня уже были в Киеве. 22 июня ждали открытия рядом с их домом спортивного стадиона им. Н. С. Хрущева. В. Киеве оказался в командировке дядя Лёва, приемный сын бабушки Гени. Он работал в Москве хозяйственным директором ЦАГИ. Во второй день войны он смог вернуться в Москву по бронированному билету, и ему удалось увезти с собой Лёню. Бабушка осталась с семьей