Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке - Василий Авченко

Шило не только в мемуарах и поздних интервью отзывался о Куваеве исключительно положительно. Как видим, он и в 1964 году, не боясь идти поперёк позиции партийного начальства, защищал его, тогда всего лишь младшего научного сотрудника и автора одной книги. И это несмотря на вольное отношение Куваева к дисциплине и жёсткий нрав самого Шило. Только ли потому, что Куваев был ценным сотрудником? Или Шило уже понимал, что это значительный писатель? В 1969 году Куваев писал Этлису, что «из всей институтской шоблы» только к Шило он сохранил «уважение и даже симпатию», что в свой прошлый заезд в Магадан заходил в институт, дабы принести извинения «за своё мерзкое поведение в тот запойный год», но Шило не было в городе.

Олег каждый вечер приходил к Алле в больницу, однажды даже принёс ящик винограда, но отношения были разбиты. Тем не менее они переписывались вплоть до смерти Олега и порой встречались. Алла вспоминала, что Олег уже в период работы над «Территорией» звал её к себе в Москву, но она отказалась: «Куда мне ехать, когда самому-то жить негде, а маму я не оставлю».

В 1998 году Алла Федотова создала и возглавила в Магадане Общественный фонд памяти Куваева. После отъезда Федотовой на Смоленщину руководство фондом взяла на себя главный библиограф магаданской городской библиотеки имени Куваева Дея Корепанова. Фонд просуществовал до 2013 года.

«Государство у нас не очень любит общественные организации. Оказалось, что фонд должен подвергаться ежегодному аудиту, а это недешёвая вещь, даже на нашу нулевую отчётность нужно тысяч двадцать каждый год. А откуда? У нас организация была без взносов, всё на энтузиазме держалось. Стоишь в очереди в налоговой как предприниматель, опоздал с подачей бумаг – штрафуют… Меня четыре раза судили, я платила из своего кармана штрафы. В конце концов плюнула, решила: пора закрывать. Даже за закрытие заплатила четыре тысячи. Теперь все мероприятия, связанные с Куваевым, мы проводим на базе библиотеки», – говорит Корепанова.

…Куваев остался было в Магадане, начал составлять планы на полевой сезон 1965 года, но, похоже, желания задерживаться в этом городе уже не было. Писал потом: «Сожрали меня месткомовская бабья общественность (знаешь этих престарелых дур с оловянными глазами) и секретарь институтской парторганизации, с которым у меня была стычка на глубоко интимной почве. Плюс пьянка. То есть пьянкой я дал им повод меня сожрать». Борис Седов: «В СВГУ Куваев прогуливал, но продолжал работать. В институте отсутствие стало систематическим. А иногда ему требовалось „расслабиться“. Он до 11 дней подряд не появлялся на работе».

В январе 1965 года Куваев пишет рапорт на имя заместителя директора СВКНИИ Николаевского с просьбой о шестидневном отпуске – с 4-го по 9 января включительно. Видимо, рапорт написан задним числом: на нём стоит виза завлаба Якупова от 8 января, ниже – резолюция Николаевского: «Рапорт на отпуск должен оформляться своевременно. Невыход на работу с 4/I по 9/I 1965 г. рассматривать прогулом. Объявить строгий выговор с последним предупреждением».

Следующий сохранившийся документ – рапорт Якупова Николаевскому от 23 января: «Младший научный сотрудник О. М. Куваев 21, 22, 23 января не вышел на работу. По наведённым мной справкам, это не связано с болезнью и является, таким образом, прогулом. Прошу рассмотреть вопрос о целесообразности дальнейшего пребывания О. М. Куваева в институте». Резолюция: «Запросить объяснение у т. Куваева».

8 марта 1965 года Куваев пишет на имя Шило: «Во изменение ранее поданного мною рапорта с просьбой об отпуске прошу предоставить мне отпуск за проработанное время с последующим увольнением из института. Причиной этому является плохое состояние моего здоровья. Датой ухода в отпуск с последующим увольнением прошу считать 16 февраля 1965 г.»

Шило потом вспоминал: «Я не одобрял его уход из геологии, хотя и знал о некоторых неблагоприятно сложившихся обстоятельствах в его личной жизни…» Между Шило и Куваевым произошёл разговор. На вопрос о причинах разрыва с наукой Куваев отвечал: «Я пишу». «Он настоятельно подчёркивал это – „я пишу“. Получается, что из моего кабинета он и ушёл в профессиональные писатели. Мы встречались и в дальнейшем, и я предлагал ему вернуться в институт, если он посчитает возможным, так как проводившиеся им работы следовало продолжить, а для этого лучшую кандидатуру найти было трудно», – написал впоследствии Шило.

Согласно документам, уволен Куваев был с 24 апреля 1965 года по ст. 44 п. «а» КЗОТ (по соглашению сторон) приказом № 31 от 8 марта 1965 года. Его вполне бы могли уволить «по статье», как некоторых героев Куваева, но Шило на прощание, напротив, даже пообещал держать его место до сентября. «Директор института, который почему-то свято верит в мою научную звезду… заверил меня, что я смогу вернуться в институт в любой момент, когда захочу», – писал Куваев сестре. В июне, уже в Москве, он говорил, что ещё не знает, вернётся ли в институт.

25 апреля 1965 года Куваев покинул Магадан, на который долго потом был зол.

1967-й, Алле Федотовой

1969-й

1972-й

1973-й, Борису Ильинскому

1973-й, Людмиле Стебаковой

Сначала поехал в Москву, потом в Темрюк к «дяде Коле» (Семенникову) – попробовать «азовский вариант». Столицу Куваев не любил и не стремился в неё, но она была ему нужна с точки зрения литературной карьеры. Поселился в подмосковном Калининграде (с 1996 года – Королёв), в Костино, на улице Парковой, в комнате, которую когда-то получила сестра Галина (сюда же после смерти матери перебрался отец – Михаил Куваев). Несколько позже, в феврале 1966 года, Галина Михайловна получила другую восемнадцатиметровую комнату неподалёку, на улице Дзержинского. Здесь были прописаны и она, и Олег, но фактически Галина Куваева, работая в системе Гидрометеослужбы СССР, много лет жила с мужем и сыном на Кавказе.

Вот адрес Куваева с 1966 года и до конца жизни: Калининград-5 Московской области, ул. Дзержинского, д. 20, кв. 23.

Территория, где Куваев провёл последние годы жизни и написал свои лучшие произведения, относится к «намоленным». Биограф Ленина Лев Данилкин сообщает, что в 1922 году в Костино (Болшево) некоторое время жил Ильич. Позже, в 1924-м, здесь, в бывшей усадьбе Крафта, в том числе в ленинском домике, была организована знаменитая Болшевская трудовая коммуна ОГПУ № 1, которую создавал для борьбы с беспризорностью и перевоспитания малолетних преступников чекист Матвей Погребинский, автор вышедшей под редакцией Горького брошюры «Фабрика людей», прототип героя знаменитого фильма 1931 года «Путёвка в жизнь». Неподалёку, в Тарасовке, находилась ещё одна экспериментальная коммуна – образцовый совхоз Бонч-Бруевича «Лесные поляны». Четырёхэтажный четырёхподъездный жилой дом, в котором поселился Куваев, в своё время относился к Болшевской трудовой коммуне, но по своему облику он отличается от конструктивистских строений коммуны, поскольку был построен последним, когда в моду уже входила парадная монументальность. В 1938 году на территории Болшевской коммуны разместилось ЦКБ-29 – знаменитая «туполевская шарашка», в которой трудился целый ряд арестованных в разное время специалистов, имевших отношение к авиапромышленности, от Роберта Бартини до Владимира Петлякова; здесь создавались бомбардировщики Пе-2 и Ту-2. И здесь же, рядом, Подлипки, куда в 1918 году по ленинскому указанию эвакуировали петроградский Орудийный завод. На фундаменте этого предприятия сорок лет спустя выросло ОКБ-1 Сергея Королёва (почему подмосковный Калининград в итоге и получил имя «главного конструктора»), где разрабатывались ракета Гагарина, луноход, многоразовый космический корабль «Буран», проект плавучего космодрома «Морской старт» и проч. Наследник королёвского КБ – корпорация «Энергия» имени Королёва. Вероятно, именно это предприятие имел в виду Куваев, упоминая в письмах некий завод особого профиля. Нельзя исключать, что в конце 1965 года на улицах подмосковного Калининграда могли встретиться, не зная друг друга, Куваев и Королёв. А с декабря 1973-го по март 1974 года здесь же, в Болшево, жил Венедикт Ерофеев, о перекличках знаменитой поэмы которого «Москва – Петушки» с текстами Куваева речь пойдёт ниже.