Спорт королев - Дик Фрэнсис

А что напишут обо мне? Я уже знаю.

Не так давно я слышал, как один зритель сказал другому:

– Кто, говорите, там был? Дик Фрэнсис? Ах да, это тот, кто не выиграл Большой национальный стипль-чез.

Какая эпитафия!

Что было потом

Время никогда не стоит на месте. Ни для Девон Лоча, ни для меня жизнь не кончилась на Большом национальном стипль-чезе 1956 года. Лошадь вскоре отправилась гулять по свежей траве, у нее начался летний отпуск, а ее жокей занялся, как обычно, собственными делами. И только через шесть месяцев они возобновили свое партнерство.

Надо сказать, что это событие не было встречено фанфарами. В конце октября в ничем не примечательный полдень середины недели проходили скачки на две с половиной мили. Самое неподходящее для соревнований время. И ничего не стоило любое поражение объяснить неудачно выбранным временем. Редкие зрители дружно забраковали без пятидесяти ярдов победителя Большого национального стипль-чеза, и ставки на Девон Лоча шли восемь к одному, то есть каждые восемь человек, игравших в тотализатор, поставили против Девон Лоча. И благородная владелица, что неудивительно, не приехала посмотреть, как проведет заезд ее лошадь.

Со старта Девон Лоч вышел на дистанцию почти последним. Это оскорбило и удивило его. Он даже фыркнул, потом, недовольно помахав головой, рванулся вперед. Меня охватило чувство, близкое к восторгу, потому что Девон Лоч ответил на важнейший вопрос: он сохранил боевой дух и хотел участвовать в скачках. И поняв это, я уже не считал важным, как мы закончим этот заезд.

Для Девон Лоча все выглядело гораздо проще. Его не заботило, что две с половиной мили – это спринтерская дистанция для такого стайера, как он, что он первый раз вышел на скаковую дорожку после летнего перерыва и еще не достиг полной формы, что от него никто не ждет победы и будет вполне достаточно, если он придет, допустим, восьмым из девятнадцати участников, среди которых есть и традиционные победители на этой дистанции. Девон Лоч знал только одно: ему предложено бежать дистанцию, значит, он должен ее выиграть. Примерно в миле от финиша он закусил мундштук, чем заявил мне, что не собирается бежать и прыгать просто так. Я безошибочно понял его намерение и позволил ему вступить в игру. Одного за другим мы обходили жокеев, недоверчиво смотревших на этот рывок, первыми вышли на финишную прямую и уверенно победили, выиграв верных два корпуса. Зрители встретили нас удивленными возгласами: «Боже милостивый!» и «Хорошо сработано!»

Мы с ним участвовали еще в трех скачках, в одной победили, в двух пришли вторыми. Последнее поражение было особенно обидным, потому что нас обошла лошадь из нашей же конюшни: Роуз Парк лидировала со старта до самого финиша и выиграла, имея в запасе два корпуса.

В январе я упал и залечивал травму, а Девон Лоч участвовал без меня а соревнованиях в Сендаун-Парке, очень красиво прошел дистанцию, но буквально у самого финиша споткнулся и рухнул на спину, а потом хромая поплелся в конюшню. Он снова растянул коленное сухожилие, и, с точки зрения скачек, безнадежно.

Когда его залатали и он стал пригоден для легкой жизни, королева-мать отдала Девон Лоча тренеру молодняка, чтобы он учил двухлеток прыгать. В 1963 году моему старому другу исполнилось семнадцать, и морозной зимой он умер. И хотя милосердная смерть, возможно, спасла его от болезней старости, но я с глубокой печалью узнал, что его больше нет. Вместе с ним для меня закончилась целая эра.

Другие лошади Ее величества завоевали много побед, возместивших поражение Девон Лоча в Большом национальном стипль-чезе, и три сезона подряд королева-мать возглавляла список владельцев лошадей-победителей.

Питер Кезелт так никогда и не выиграл в Большом национальном стипль-чезе в Эйнтри, хотя тренированные им лошади не раз побеждали в других соревнованиях. В мае 1974 года он умер.

Что касается меня, то падение помешало мне работать с Девон Лочем, и когда он завершил свою карьеру, ушел из мира скачек и я. Если бы Девон Лоч не повредил ногу и мог бы на следующий год участвовать в Большом национальном стипль-чезе, я бы еще раз испытал удачу. Но когда он сошел со сцены, я вдруг оказался перед мучительным выбором, который в конце концов ждет всех атлетов и спортсменов: уйти, прежде чем физический износ станет очевидным, или цепляться за свою карьеру, пока не рухнешь на глазах у всех.

Как и во многих других видах спорта, жокею тоже приходится завоевывать право на участие в соревнованиях. В каждой скачке надо доказывать, что стоишь своего гонорара, заслуживаешь доверия и хорошей лошади. Доказывать, что ты еще вполне искусный, сильный и решительный. Мало самому верить в себя, нужно вызывать доверие у тех, кто тебя нанимает. Некоторые владельцы не готовы признать, что у них не слишком резвая лошадь, им гораздо приятнее думать, что с другим жокеем она бы обязательно выиграла. И как бы ни надежно было положение жокея, стоит ему несколько раз проиграть, и публика тотчас же лишит его своей поддержки.

Хотя у меня и не отбирали хороших лошадей, но я тоже ясно услышал предупредительные сигналы. Владельцы, чьих лошадей тренировал Кезелт, самые лучшие и добрые в мире, не позволяли мне работать с опасными лошадьми, с зелеными новичками. Они не хотели, чтобы я падал. Они не хотели, чтобы я получал травмы. Они не хотели, чтобы я залечивал переломы и вывихи по их вине. Они больше не верили, что я неваляшка, которую нельзя сбить с ног.

Милые, симпатичные, хорошие владельцы. Они запечатлели на мне поцелуй смерти. Не может жокей отказываться от работы с неопытными новичками, ведь это завтрашние звезды. И по своей доброте владельцы не смогли бы и не захотели в будущем отнять у жокея лошадь, ставшую звездой, если он работал с ней, когда она была неумелым скакуном. Спасая от падений сегодня, они лишали меня надежды на завтра. Я понимал, что меня «берегут», и не сомневался в причине такого отношения.

По правде говоря, мне некого было упрекать в такой убийственной доброте, потому что я и сам прекрасно видел, что мое тело уже не способно, как бывало, быстро залечивать ушибы и переломы. В тридцать шесть лет я потерял силу утром забывать о вчерашней шишке или ссадине. После каждого серьезного падения меня колотило и кидало то в жар, то в холод – симптомы, незнакомые мне раньше. Когда-то в начале своей карьеры я с сожалением думал, что в сорок лет придется расстаться со всем, что мне нравится. Теперь я старался побороть нежелательные признаки возраста, но втайне меня грызла мысль, что своими успехами я обязан не себе, а лошадям, которые приходят к финишу первыми, не требуя от меня больших усилий. В последнее время я почти постоянно возглавлял список жокеев-победителей.

В конце декабря я выиграл напряженнейшую скачку с трудным финишем, ненамного обойдя соперника, и с искренним удовольствием выслушивал добрые слова в свой адрес. В следующие две недели еще две победы в стипль-чезах. В пятницу одиннадцатого января мне предстояло провести три заезда в Ньюмаркете, я провел два и упал.

У меня не было впечатления, что я сильно ушибся, хотя несколько лошадей пронеслись надо мной. Я встал и сел в «Лендровер», который довез меня до комнаты «Первой помощи». Там я сказал доктору, что к завтрашним соревнованиям буду совсем здоров. В машине по дороге домой начался озноб, и я почувствовал, что заболеваю всерьез. Дома мне стало совсем плохо, не раздеваясь, я лег в постель и провел ночь в непрерывных судорогах, казалось, что лошадь лягнула меня в живот. Доктора всех специальностей кинулись спасать меня, но только через три дня кто-то заметил, что у меня перелом запястья. После этого дела пошли намного лучше. Через восемь дней после падения я встал на ноги и надеялся, что через месяц начну, как обычно, работать. В тот же самый день Девон Лоч упал и растянул сухожилие.